Записки тюремного инспектора - [314]

В самом центре села, возле почты, под горой, на которой стоит костел, расположен особняком домик, в котором Николай Васильевич нанял квартиру, когда приезжал первый раз в Кашино. Мы подъехали к этому дому почти одновременно. Квартира состояла из двух комнат с маленькой кухней. Для меня места не было, и мы тотчас наняли за 100 динар в месяц комнату на почте.

В тот же день я перебрался в эту комнату. Мне понравилось. Комната была чистенькая, уютная, в глубине запущенного двора. Под одним окном росла яблоня, а другое окно выходило в чистый, поросший травой двор, граничащий с огородом. Из этого окна через огород были видны окна квартиры моего брата, и стоял перед глазами на склоне горы костел. Здесь, как в монастыре, в своей келии мне суждено коротать свою жизнь. Каждый час и даже четверти равномерно и монотонно отбиваются в колокол на костельных часах, и это вызывает во мне воспоминание о прочитанных в детстве немецких книжках с описанием средневековой жизни. И действительно это было так.

Вся жизнь села Кашино < ..> произвела на нас впечатление средневековой жизни. Видимо, и 300 лет тому назад жизнь здесь была такой же. Женщины носят широкие юбки, напоминающие кринолины, с перетянутой талией. Головные уборы у них несколько похожи на капюшоны. На ногах или повязки, туго стягивающие босые ноги, или гетры, причем ступня остается босой. Селяки ходят в пиджаках европейского образца и реже - в национальных костюмах. Село Кашино расположено в долине между отрогами гор. Все склоны гор покрыты бесконечными виноградниками, а в долинах поля сплошь засеяны кукурузой.

В каждом домике, покрытом черепицей, обязательно имеется погреб со сводчатым входом, и это придает необыкновенно мрачный характер селению. Костел, здание почты, школа, общинское управление и два-три дома под торговыми лавками - это лучшие здания с. Кашино. Вино в Кашино льется рекой. Это какой-то культ вина. Пьют с детства. Мы видели, как в один раз люди выпивали два литра вина. Хозяин моего брата, крестьянин Голенич, с женой выпивают каждый день после обеда 4 литра, а мой хозяин, кроме того, пьет утром не менее 10 рюмок ракии.

Наша несложная жизнь сразу вошла в колею. К брату в тот же день пришли больные, а я в первый же вечер писал уже письма. Мой хозяин, Антон Мушич, содержатель почты, он же учитель в отставке, живет в своем собственном доме. Когда-то он играл на органе и был немного музыкант. В его спальне (она же гостиная, столовая и кабинет) стояло старинное желтое фортепиано. Мне повезло. Мушич разрешил мне ежедневно играть на его фортепиано и сказал, что, когда на лето приедут из школы его две девочки-подростки, то он будет просить меня давать им уроки музыки. Они уже играют, но ему хочется, чтобы я их подогнал.

Я воспрял духом, тем более что после первого знакомства с учительницей местной школы она тоже высказала желание брать у меня уроки. У нее в школе стояло собственное фортепиано, тоже такое же старинное, как у Мушича. Я начал опять играть на рояле, и мое время было от 4 до 7 часов вечера. Скоро приехали девочки Злата и Надица, и через несколько дней я начал с ними заниматься, получая по 15 динар за урок.

Мы познакомились с местной интеллигенцией. После небольшой операции, которую брат сделал жупнику, он стал часто заходить к нам вместе с бележником (начальник полиции), и они увлеклись нашей игрой в лото («Тише едешь - дальше будешь»). Игра эта быстро распространилась в Кашино, и я вынужден был по очереди удовлетворять просьбы о том, чтобы я сделал им эту игру. Она называлась «русская игра». В первую очередь я сделал эту игру своим хозяевам Мушичам, которые стали нашими ближайшими знакомыми. Почти ежедневно вечером или они приходили с детьми к нам или мы к ним, и прежде всего там процветала игра.

Это было то, что объединило нас с местным обществом. Несколько позже мы познакомились с лавочником Ошвальдом и его семьей, с благайником (казначей), учительницами и даже с женой портного. Я начал зарабатывать. Мне удалось нарисовать акварелью из своего окна вид на костел. Рисунок понравился. Мне пришло в голову сделать несколько рисунков для продажи, и я заработал сразу более 200 динар.

День был у меня занят, и все, казалось, устраивалось отлично. Но однажды наша прислуга Таня, возвратившись из лавки, рассказывала нам, что на нее напали в этой лавке какие-то люди с упреком, говоря: «Зачем вы сюда приехали. Вы буржуи. Привыкли ничего не делать. Вот подождите, скоро мы вас, всех русских, перебьем». На следующий день Надежда Петровна, проходя улицу, принуждена была выслушать такой же упрек: «Вы нас били на войне, а теперь хотите, чтобы мы вас укрывали. Нет, подождите. Мы вам покажем», - говорил ей какой-то человек.

Мы не придали особого значения этому, но все-таки это действовало неприятно, тем более что подобные выступления повторялись все чаще и чаще. Впрочем, мы были не одни. В соседних участках были тоже русские врачи: в Сесветах - доктор Любарский, а в Марии-Бистрице -Егоров. Как раз в это время я заболел. Температура быстро повысилась до 40 градусов, и я слег. Я перенес один из видов тифа (паратиф, как называл его мой брат), и, странно, я заразился от больничного матраца, который мы приобрели в госпитале. Он был слишком широк, и я перешивал его, уколов себе несколько раз пальцы.