Записки старшеклассницы - [5]
Единственная родственница — тетя Инна, мамина старшая сестра, она врач-рентгенолог из Ленинграда, так что выбирать не из кого…
Правда, сейчас мы с Инной очень подружились. Она приехала к нам в отпуск, и мы вдруг заинтересовались друг другом.
Инна когда-то была настоящей красавицей; мама говорит, что на нее еще недавно на улице все мужчины оглядывались. Она и сейчас еще похожа на женщину, хотя совсем старуха, ей под шестьдесят. Но теперь на нее только женщины оглядываются. Она часто бывает за границей и одета, как на картинке в журнале мод. У нее нет семьи, а зарабатывает она прилично, вот ни в чем и не отказывает себе.
Мама о ней отзывается насмешливо. И что она красится не по возрасту, и что легкомысленная, и что эгоистка, и что врунья. Но Инна удивительно понимает меня, она помнит себя в моем возрасте, а вот мама точно никогда не была девочкой.
Инна не позволила мне называть ее «тетей», велела только по имени, как в Европе. Она привезла мне в подарок золотой медальон. Мама сказала, что это — мещанство, а мне нравится. Инна считает, что он мне подходит «по стилю», потому что у меня внешность «тургеневской девушки». Боюсь, что это не совсем так, хоть и приятно слышать. Лицо у меня круглое, нос неясный; может быть, сходство в косе? Коса у меня заметная, обо мне уже давно в школе говорят: «Змойро?! А, та, с косой…»
И вот теперь мы с Инной часто удираем из дома, ходим во всякие кафе-мороженые, и хотя она здорово накрашена, с ней не стыдно. Она красит только ресницы, губы и волосы. А завиваться ей не надо, у нее волосы так красиво лежат, любой парикмахер позавидует.
В общем, неожиданно Инна стала мне куда ближе родителей. Она, правда, врунья, но врет наивно, как маленькая. И первая хохочет, когда ее разоблачают. Мама считает, что она «работает на публику», то есть пытается завоевать у меня дешевую популярность. Но что тут плохого? Не так много пока на свете людей пыталось меня завоевать!
Конечно, не очень хорошо, что Инна передает мне, что говорят по моему адресу родители; она поддерживает мои выдумки, когда я хочу улизнуть с уроков, водит тайком меня в кино в будние дни (а это под запретом, у меня «режим»). Но если бы меня не окружали запреты, разве я бы врала на каждом шагу родителям?
Инна подарила мне материал на блузку и свое шелковое платье. Из этого платья мне выйдет и платье и пальто. И еще она со мной откровенна, рассказывает о своем прошлом, о своих романах. Она бы могла меня испортить, если бы не мой иммунитет перед дешевыми увлечениями. Я ведь решила, что влюблюсь раз и на всю жизнь, а на компромиссы не пойду, как множество маминых подруг.
Инна высмеяла мои платья, сказала, что мама одевает меня по модам девятнадцатого века. Нашла портниху и таскает меня на примерки. С мамой такие походы были пыткой, а с ней и примерка — удовольствие. Умеет она о тряпках говорить, как о стихах, со вкусом и вдохновением.
Да, чуть не забыла главное. Инна сказочно гадает по картам. Вот пообещала мне неприятность — и сегодня я схватила три двойки. Первая — по истории. Я нагрубила Иконе, когда она потребовала, чтобы я отвечала только по учебнику и не «фантазировала». Вторая по химии — сделала Сове стенд, посвященный Менделееву; рисовала всю неделю, она обещала за это не спрашивать, а сегодня вызвала. И хоть я знала, но отказалась отвечать. Не люблю, когда нарушают слово. А третья двойка — полусправедливая. У меня вчера была пятерка по алгебре, поэтому я сегодня и не делала домашнюю работу. А Владимир Иванович вызвал от вредности, хоть это и нарушило теорию вероятности. У нас в классе еще у десятерых нет ни одной отметки. В общем, он ко мне цепляется, потому что я не хихикаю, как некоторые девчонки, над его остротами. А раз он несправедлив, его отметки меня не волнуют.
Инна со мной согласна, у нее тоже в школе бывали двойки. Только не у мужчин-учителей. Она предложила меня поучить улыбаться так, чтобы не иметь двоек у Владимира Ивановича, но я отказалась. По-моему, кокетничать унизительно!
Может быть, написать все же о маме? У нас многие девочки взяли эту тему, главным образом те, у которых, как и у меня, нет бабушек. Но они пишут одни восторги, даже когда с ними ругаются каждый вечер. Я удивилась, а Татка сказала, что нас никто не уполномочивает в сочинениях критиковать родителей.
Значит, лицемерить?
Тогда почему все так дружно возмущались моим сочинением о Молчалине, когда Мар-Влада прочла его вслух в классе?
А мне кажется, надо писать правду объективную, уметь видеть и хорошее и плохое.
Вот моя мама внешне очень симпатичная, хотя ей за сорок; девчонки даже не верят, когда я говорю о ее возрасте, а папа постоянно повторяет, глядя на меня: «Если бы в этом диком котенке была хоть капля маминого обаяния!»
Мама не пользуется косметикой, не делает гимнастики, но фигура у нее лучше, чем у молоденьких. Главное украшение ее лица — ямочки на щеках и подбородке, когда она улыбается. И необыкновенно красиво вырезанный рот с такими яркими губами, что она не нуждается в помаде. А волосы у нее вьются еще лучше, чем у Инны, и ни одного седого, без всякой подкраски. Отец рядом с ней кажется старым, хотя они почти однолетки.
