Записки старшеклассницы - [4]
— А добрые — они вредные, привяжутся со своей добротой, как пиявки…
— Доброта — идеализм! — выкрикнула Галка.
И все сразу загалдели:
— Максим Максимович добрый, но неразвитый.
— Печорину скучно с малокультурным…
— Чушь, главное — характер!
— На добрых всегда воду возят.
— А у Максима Максимовича не было характера?
Я вскочила и сказала, что Люба не права, что Максим Максимович — царский служака, он горцев за людей не считал, ведь в Казбича он велел стрелять обманом, и прав Лермонтов, что не доверял его доброте…
Тут я посмотрела на Сороку и увидела, что он улыбался «материнской улыбкой»; я чуть его не треснула, запнулась, и тут раздался звонок. Никто не хотел расходиться, а Мар-Влада сияла: она очень любила, когда урок вызывал спор.
А когда я зашла в учительскую на перемене за журналом для нашего чертежника, я услышала, как Икона ей говорила:
— Интересно было, как в цирке, хотя не стоит пренебрегать методикой классического урока…
Мар-Влада усмехнулась:
— Ничего, иногда нужен и «зигзаг», как в диете…
Я не поняла, а сейчас спросила маму, она ведь увлекается у нас всякими диетами. И она сказала, что зигзаг — когда долго ничего вредного не ешь, а потом вдруг наедаешься — наплевать на советы врачей. А при чем тут литература?
Поэтому, назло ей, напишу вправду три сочинения. Только надо придумать, что писать. К примеру, что я могу сообщить о собственном отце? Наверное, надо его расхвалить. А если я вижу его недостатки?
Нет, конечно, я его люблю, а раньше так любила больше всех на свете, хотя видела редко. Может быть, поэтому? Ведь еще Пушкин писал: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей…»
Папа военный, он постоянно в командировках, общаемся мы по воскресеньям, когда он в городе. Раньше он уводил меня после завтрака «кутить», чтобы дать маме отдохнуть «от семейного счастья». Мы ходили в кино, в цирк, в кафе-мороженое и всячески «прожигали жизнь». Я с ним была откровеннее, чем с мамой: он здорово умеет слушать. И я очень гордилась его фронтовой биографией, его орденами, его вспыльчивостью: он даже генералу может резко ответить, если тот будет с ним вести себя неуважительно.
Больше всего я ценила его отношение к людям. Он всегда за кого-то хлопотал, мама называет его «вечно юным общественником», и ее злит, что у нас всегда ночуют какие-то его знакомые, которые приехали в Москву за справедливостью. Папа поддерживает переписку с фронтовыми друзьями и помогает семьям погибших, кого-то женит, разводит, воспитывает, никак не может забыть свой десантный батальон. Как-то я спросила:
— Почему же о твоих солдатах ничего не написано, если они были героями?
— Обо всех не напишешь…
И я сразу размечталась написать о них о всех: ведь это долг нашего поколения — уважать пожилых, а то мы на них только злимся, когда они замечания делают, а вдруг они в прошлом герои?!
А в последний год мы стали с папой почти чужими. Из-за мамы. Она удивительно умело нас ссорит, а он ее воспринимает совершенно некритически.
К примеру, вчера. Принес два билета на концерт. Вообще от искусства он человек далекий и взял билеты только потому, что мама попрекнула, что он ее давно никуда не приглашал. Билеты были на эстрадный концерт, а мама терпеть не может эстраду, считает ее пошлостью. Она впрямую, конечно, это не сказала, просто пожаловалась, что побаливает сердце, и велела идти со мной.
Отец был не в восторге, но промолчал, а я обрадовалась, и на концерте все шло мирно. В антракте мы даже побывали в буфете. Выпили пива (он) и воды (я), и я все посматривала на него и думала, что он у нас старенький: лицо в морщинах и волос маловато спереди, надо лбом, а те, что остались, совсем белые…
А когда вернулись домой, мама начала ворчать: меня балуют, развлекают, а я лодырь, за собой не убираю, мои книги разбросаны на подоконнике, рядом с кроватью. Я сказала, что сначала поужинаю, а потом уберу, и стала напевать одну из песенок с концерта. И тут отец таким голосом, точно я его подчиненная, скомандовал: «Все убрать!» Я стиснула зубы и нарочно стала медленно перекладывать книги, как паралитик. Мама позвала меня ужинать, а я сказала: «Спасибо, сыта вами, больше не хочу».
И тут отец как стал кричать! А мама еще больше подлила масла в огонь, уговаривала меня не глупить бархатным голосом. Я бросилась на постель, уткнулась в подушку и разревелась — трудно удержаться от слез, когда обидно.
Сходила на концерт называется!
Начала я мысленно перебирать их всех. Но у нас родственников почти нет: мамины погибли в ленинградскую блокаду, папины — на Украине. Ни дедушек, ни бабушек у меня нет, а это даже хуже, чем родиться у матери-одиночки: от отцов всегда одни неприятности, а от дедушек и бабушек у всех моих знакомых сплошные удовольствия и развлечения. Я даже в раннем детстве пыталась организовать себе бабушку, уговаривала одну нашу соседку; она со мной возилась, но во внучки так и не взяла…
