Записки старшеклассницы - [39]
Рассказываю о том, что не сбылось, хотя и мечталось. В герои я избрала некоего Виктора, аспиранта-геолога. Он у меня лохматый, большеносый, большеротый, угловатый и резкий, а глаза как у Сороки. Он существует на деле, но на меня даже не посмотрел. Это сын папиного фронтового друга; он один раз заходил к нам, когда я была в шестом классе.
Ну, а я сочинила, что он зашел недавно по делу, а потом стал звонить с пустяками. Но я держусь холодно, потому что не люблю легкомысленных ребят. А он очень увлекается женщинами, его отец жаловался моему.
Вера вздохнула и сказала, что такие парни — самые интересные и что я — теленок.
В следующий раз я сказала, что он звал меня в театр, но я отказалась, так как знаю от отца, что у него появилась постоянная девица. А я не желаю быть «калифом на час» и кою-то отбивать.
Верка назвала меня дурындой. Она не признает в любви «прав собственности». Она считает, что каждый за свое счастье сам должен держаться зубами и ногтями. И я продолжала фантазировать: он, мол, признался, что со мной забавно, и предложил дружбу, как с сестренкой…
В общем, целую неделю я занималась устным народным творчеством, потом надоело. Сказала, что он заболел, а дома нет телефона. Верка назвала меня бесчувственной, требовала, чтоб я помчалась его навещать. Тогда я ляпнула, что его кладут в больницу. Мне даже захотелось заодно его похоронить, но я не сумела бы изобразить безутешное горе всерьез.
Пришлось объяснять, что родители так возмущаются вереницей девчонок у Виктора, что мне нельзя появляться, они будут его попрекать мною.
Уже три дня, как я прекратила выдумки; правда, Верке я так и не созналась в них. И самое смешное, что мне грустно. Я думаю об этом «Викторе», переживаю. И все время бегаю к телефону, точно и правда кто-то может мне позвонить, кто-то обо мне думает…
Вера сегодня сказала, со слов своей многоопытной мамы, что мне надо изменить манеру поведения: я замораживаю мальчиков «тургеневским» видом. А когда со мной говорят, отвечаю без шарма (значит — обаяния), односложно, сквозь зубы, с таким видом, точно хочу укусить. И любой представитель мужского пола не рад, если подойдет.
После этого пришлось продолжить россказни, чтоб она не воображала своим «шармом».
Итак, Виктор в больнице. Описывать буду ту больницу, где в прошлом году лежал отец: нужна достоверность деталей. У моего героя мокрый плеврит, опять-таки как у папы. Его девица к нему не ездит, потому что не любит больных. А я стала там своим человеком, встретив доктора из анатомички. И навещаю Виктора ежедневно. Наконец его отец сказал моему, что сын меня полюбил, но они боятся, чтобы он не испортил мне жизнь. А в минуту высокой температуры он исповедался сам передо мной, сообщил о любви и просил взаимности. А я сказала «нет», поскольку между нами стояло его нечистоплотное прошлое. И он поцеловал мне руку, как летом Сорока.
Конечно, Верка будет возмущаться моим жестокосердием, и я хоть капельку восторжествую. А потом я уговорю Виктора уехать в санаторий. И даже поеду на вокзал. А на вокзале поцелую на прощание, обещав ждать, если я ему всерьез нужна. И после этого затоскую и даже потеряю аппетит.
Верка, кажется, завидует, что я переживаю такие жгучие чувства. А мне смешно и грустно. Неужели, кроме автофольклора, у меня ничего в жизни не будет?
И самое обидное, что, когда Сорока был в меня влюблен, я даже не догадывалась. Поэтому ничего особого не почувствовала, не переживала, когда сидела возле него ночью.
Даже вспомнить нечего!
Когда начался урок, Татка спросила:
— Можно, мы с Верой будем вместе отвечать?
У Мар-Влады лоб нахмурился.
— Хором?
— Нет, Вера будет одно говорить, а я ей отвечать не потом, а сразу.
Мар-Влада обрадовалась — она больше всего ценит в классе диспуты — и вызвала их обеих к доске.
Красивые они были, но по-разному. Вере уже можно дать восемнадцать лет, такая она уверенная в себе, победительная, а Татка кажется рядом с ней ребенком, очень хорошеньким, но точно с витрины «Детского мира». Она так волновалась, что съежилась. Если бы у меня была ее внешность — в жизни бы не терялась…
— Наташа Ростова — пленительный образ русской девушки, — медленно, с пафосом сказала Вера. — Она добра, умна, и ее нельзя не любить.
— Ничего подобного! — Татка вмешалась непривычно резко. — Твоя Наташа — хищница. И эгоистка. И примитивна.
На лице Мар-Влады отразилось такое же изумление, как и у всех девятиклассников. Кто бы говорил такое, но Татка?!
— Докажи!
— И докажу! — Татка даже ногой пристукнула. — Пусть только Вера побольше ее расхвалит.
Вера лениво усмехнулась:
— Да ты вспомни, как в нее влюбляются и Борис, и Денисов, и князь Андрей, и Анатоль, и Пьер. Все ценили ее поэтичность, искренность, доброту. А как она прелестна на первом балу, в домике у дядюшки… — Вера говорила очень снисходительно, точно объясняла очевидное младенцу.
— А эгоистки не могут быть поэтичными? — Тата искривила дрожащие губы. — Наташа полюбила князя Андрея, но ждать не захотела, чуть не сбежала с Анатолем. Потом князь Андрей ее простил, а как он умер, она женила на себе богатенького Пьера…
