— Но у нее денег нет, при таком «папочке»: все, что она приносит, он пропивает. — Мишкино лицо передернулось. — Стрелять бы этих пьяниц, как бешеных собак, так нет, их милиция бережет…
Мар-Влада подошла к окну и задумалась, а мы с Мишкой лениво смотрели друг на друга: вроде все уже было сказано.
— Да, отъезд твой — самый разумный выход, — сказала Мар-Влада, — пока не станешь старше, не сможешь защищать мать и сестренку…
Он кивнул, вглядываясь в нее так, точно хотел угадать ее настоящие мысли.
— Почему ты мне не сказал насчет денег?
— Так у вас всегда этот кавалер сидит, шуточки травит…
Мар-Влада долго говорила со следователем; он сначала и слушать не желал, а потом погладил себе бровь и сказал:
— Да, дурень еще… Хорошо бы квалифицировать как мелкое хулиганство. Нельзя вспоминать о краже — колония тогда обеспечена… Тут его отчим приходил, так мечтал о колонии для парня, даже противно стало… А вы ручаетесь за него?
Потом мы вышли из милиции. Кеша уже был веселый; он только вначале волновался, что некому будет платить за убытки, но следователь сказал: родители мальчишек обязаны за свой счет отремонтировать машину.
Падал мокрый, липкий снег, и Кеша сказал мечтательно, ловя губами снежинки:
— Знаешь, я сдеру с него не только за покрышки, но и за мотор. Он же мог перегреться… Договорюсь с экспертом, суну в лапу.
Мар-Влада молчала.
— Все-таки признай: есть у меня интуиция? Кто сразу на этого подумал?
Мар-Влада убыстрила шаги.
— Да, не знаешь ты жизни, наивна, как ребенок… — Он был настроен очень благодушно. — И как такие детей учат? Чему учат? Вас же любой шпаненок вокруг пальца обведет…
Мар-Влада остановилась так резко, точно споткнулась.
А потом сказала:
— Хватит! Нам не по дороге. — И взяла меня за руку.
Кеша продолжал улыбаться: он не поверил ей, он еще не знал, как она умеет разговаривать…
— Да ты что?! Кто тебя укусил?
Мар-Влада махнула рукой и быстро пошла вперед, таща меня за руку, как младенца. Я пыталась оглянуться, мне было интересно, какое у него лицо, но никак не получалось: она почти бежала.
Лишь на углу я повернула шею, как голубь, кажется, на двести градусов. Кеша стоял там, где она его оставила, и лицо у него было удивленное, обиженное и невинное, точно над ним подшутили несправедливо… Я покосилась на Мар-Владу: ее профиль был такой застывший, что напомнил мне труп, который мы видели в анатомичке, — без всякого выражения. Даже на человека не похож.
Дома мама сказала с возмущением:
— Зачем ты всюду с ней ходишь?
Я промолчала. Я вспомнила Кешу, и мне было жалко его, а не Мар-Владу. Именно о таких говорят: продал душу вещам. А как же потом жить? Чем жить? Зачем?
Нет, в моей будущей взрослой жизни не будет никакой собственности. Я не буду рабой вещей!
Только что от мамы ушла ее приятельница. Толстая Лена — мы ее так называем в отличие от Лены тощей, тоже маминой знакомой.
Маме везет на подруг; их очень много и все почти одинокие. Мама из-за них переживает, сватает, пристает к папе, чтобы он их знакомил со своими товарищами, если кто развелся или овдовел. Папа отмахивается, из ее хлопот ничего не получается, а чаще всего «жених» начинает ухаживать за мамой, потом обижаются обе стороны на нее, но она не унимается.
Недавно папа сказал, что одинокая женщина сама виновата в своем одиночестве. Нечего на судьбу валить, ни одна толковая женщина не остается без семейной упряжки.
Мама возмутилась, стала спорить, а я задумалась, особенно после несостоявшегося замужества Мар-Влады.
В чем-то папа прав. Одинокие женщины, которых я знаю, всегда двух типов. Одни — вроде Мар-Влады, не хозяйки. Они живут для людей, принимают к сердцу чужие дела, помогают многим, у них много друзей, но трудно представить их за стиркой или готовкой.
Другие похожи на Лену-толстую, редкую эгоистку. Они умеют прекрасно принять гостей, они роскошные хозяйки, но людей меряют с точки зрения выгодности и «нужности». Они постоянно заняты своим здоровьем, своими тряпками, они обо всех все знают, язвят, они ужасно скупы, но говорят о своей «широкой натуре». Правда, иногда они являются с прекрасным подарком, чтобы удивить, а потом попрекать, считая, что им никто ничего хорошего не делает. Лена-толстая давно могла выйти замуж: у нее обманчивая внешность, она похожа на уютную куклу в пышной юбке, которую сажают на самовар. Но ей всё попадаются вдовцы с детьми, немного зарабатывающие, а она — зубной техник. И она постоянно жалуется маме:
— Я такая одинокая, заболею — некому стакан воды подать…
Но когда мама советует ей выйти замуж, сразу вопит:
— Что?! Я не сумасшедшая! Такую обузу брать! Очень надо кормить их, поить, обстирывать, да еще с выводком возиться…
Мама, правда, возмущается. С ее точки зрения, миссия женщины — ухаживать за своим мужем и своими детьми. Но Лена-толстая постоянно ее подначивает, говорит, что мы с папой ее «загнали», что она перестала быть «интересной женщиной», что семья — это каторга для современной умной, развитой, образованной личности…
И после ее ухода у мамы обязательно портится настроение. В общем, папа прав: таким женщинам не помочь.
Интересно, а какой буду я?