Записки русского тенора. Воспоминания, заметки, письма - [33]

Так вот, в пении Дмитрия Головина, особенно в 30-е годы, было то впечатляющее сочетание пения и сценического переживания. Никогда не забуду, как он пел «Господа, сжальтесь вы надо мною!» в арии Риголетто либо монолог «Навек тем старцем проклят я». Здесь и была та слеза, что вызывала слёзы у слушателей — зал в буквальном смысле рыдал. А когда он пел Мазепу, зал стонал от восторга и на верхнем ля-бемользвенели люстры. Когда недоброжелатели Головина спрашивали у Голованова, как он может в спектакли с Неждановой и Обуховой пускать певца, который часто грешит против авторского текста, великий дирижёр всегда отвечал на это, что за одну лишь фразу Грязного «Страдалица невинная» он прощает Головину всё — лучшее свидетельство того, какое впечатление могли оставлять игра и пение Головина. Ещё один образ, в котором Головин был силён, — Нагульнов в «Поднятой целине». Когда эту оперу Дзержинского поставили в Большом театре, то обыватель принимал спектакль весьма недружелюбно. Сюжетная линия была очерчена менее ярко, чем в «Тихом Доне», где патриотическая сторона более импонировала зрителю. В те дни, когда только что отгремела коллективизация, не для всех прошедшая безболезненно, в зале подчас находились люди не принимающие, а быть может, и порицающие героев Шолохова, и только Нагульнов Головина вызывал в зале дружное сопереживание. У Нагульнова отняли партийный билет, исключили из партии, он горько переживает свою беду — и Головин, сугубо аполитичный человек, сумел так передать этот образ, что все проникались к нему полным доверием. А сколько величавой мощи и красоты было в голосе Головина, когда его Амонасро возглашал «Ты фараона раба презренная!». Однако как вокалист Головин имел и много недостатков. Певец он был очень неровный. Он мог вызвать бурю восторгов или, наоборот, острое негодование. Сегодня поёт блестяще, а завтра мог остановиться посреди арии или романса, показать рукой на горло и уйти со сцены, не допев арии. Он мог петь очень музыкально, создавать трогательный образ, и он же мог позволить себе «пустить петуха» в тех местах, где и не ожидаешь. Особенно неровно пел Головин в концертах. Программа его выступлений была почти всегда случайна, наполнена ариями, романсами и неаполитанскими песнями, которые певец пел блестяще. Но впечатления тонкого музыканта Головин не производил.

Среди спектаклей начала 30-х выделялись «Тоска» и «Пиковая дама», о которой я уже говорил (Голованов, Смолич, Дмитриев). «Тоску» поставил режиссёр Андрей Петровский, дирижировал Владимир Савич. Состав был типичный для Большого театра тех лет: Тоска — Стефания Зорич (жена Петровского) и Анна Соловьёва, Каварадосси — Николай Озеров, Михаил Микиша и Борис Евлахов, Скарпиа — Леонид Савранский.

Леонид Филиппович Савранский — другой образец драматического баритона и великолепного актёра тех лет. Савранский страстно любил жизнь во всех её проявлениях. Говорят, однажды он поехал на гастроли в Казань с одной очень известной в провинции меццо-сопрано, с которой познакомился лишь в поезде. В Казани оба гастролёра укрылись от взоров публики в номере, никуда не выходили и через несколько дней уехали в Москву, не спев ни одного спектакля. Вот таким «орлом», любящим жизнь, берущим от неё полной чашей, я и запомнил Савранского. На своём гримировальном столике в театре во время спектакля Леонид Филиппович раскладывал портреты и репродукции с картин, где были изображены обнаженные женские фигуры. Ещё у него были золотые часы. На вопрос «который час?» он открывал крышку, и вы видели вместо циферблата объятия двух обнажённых фигур — мужской и женской! Кто знает, не это ли жизнелюбие дало возможность Леониду Филипповичу допеть в театре до 70 лет, стать профессором Московской консерватории, где он выпустил несколько хороших певцов, в том числе Ирину Архипову, и в светлом разуме уйти на покой на девятом десятке лет.

В 1932 году были поставлены «Отелло», «Псковитянка» и «Богема». «Псковитянка» — вторая режиссёрская работа Леонида Баратова в Большом театре, после чего он удачно осуществил ряд постановок на сценах других оперных театров страны. Свою «русскую эпопею» в Большом Баратов в содружестве с дирижёрами Головановым, Пазовским, Жуковым и позднее Светлановым продолжил такими шедеврами, как «Борис Годунов», «Хованщина», «Чародейка», «Сорочинская ярмарка», «Мазепа». Безусловно, это целая эпоха в русском музыкальном театре.

Соединённая с идущей в качестве пролога одноактной оперой «Вера Шелога», «Псковитянка» захватывала зрителей правдивым историческим колоритом. Впервые в советском театре Иван Грозный был представлен не только как карающий предводитель опричнины, а и как мудрый политик, как страдающий отец. В изображении Александра Степановича Пирогова образ Грозного был глубоко человечным, артист был неподражаем в этой роли, увековеченной на пластинках. Отлично пели в прологе исполнительницы партии Веры Шелоги — Ксения Держинская, Елена Сливинская и Александра Матова. Трогательный образ Ольги, внебрачной дочери царя, создавали Глафира Вячеславовна Жуковская и Елена Кирилловна Межерауп. Очень хорош был Михайло Туча — Сергей Николаевич Стрельцов, впоследствии перешедший на характерный репертуар.