Записки о болгарских восстаниях - [58]

Уже на другое утро, 2 мая, Ахмед-ага приступил к выполнению своего тайного замысла. Тут уместно сказать, что в тот день бабаитское удальство и «право ятагана» уступили место подлости и коварству. Вот почему в тот день не было слышно ни стрельбы, ни отчаянных криков. На позициях башибузуков царила глубокая тишина. Перед обедом в село прибыл для переговоров румын, посланный Барутанлией. Он красноречиво рассказал населению о благих намерениях Ахмеда-аги, уверяя, что если батакчане сложат оружие и сдадутся, то им подарят жизнь и башибузуки все до единого будут распущены по домам — словом, потекут медовые и молочные реки. Этот румын встретился с уже знакомыми читателю противниками болгарского восстания — Ангелом Кавлаком и Георгием Серафимовым, те пришли в восторг от предложения Ахмеда-аги. Ангел Кавлак тотчас же отправился вместе с румыном в турецкий лагерь, чтобы подробно обсудить это предложение.

Ахмед-ага принял его очень ласково, заверил, что, если батакчане согласятся сложить оружие, им не причинят никакого вреда. Обещал распустить башибузуков по домам, после чего жизнь пойдет по-прежнему, всякий станет заниматься своим делом, сообщил, что на этом спасительном выходе настаивает и само правительство, по приказу которого он, Ахмед-ага, якобы действует. Для большей убедительности Ахмед-ага в присутствии Кавлака поклялся именем Магомета в том, что слова его искренни.

— Клянусь моей верой и богом! — добавил он, сжав кулаки.

Все это время ружья молчали, и обе стороны ждали конца переговоров.

Ангел Кавлак, со своей стороны, заверил Барутан-лию, что, вернувшись в село, во что бы то ни стало убедит односельчан сложить оружие и сдаться. И вот он вернулся и еще издали принялся громко призывать всех от мала до велика собраться вместе, чтобы выслушать приказ и пожелания Барутанлии. Кавлак обо всем доложил подробно, рассказал, как хорошо его принял Ахмед-ага, как говорил с ним и как поклялся, что, если батакчане согласятся сложить оружие, то с их голов и волоска не упадет.

4

Некоторые слабые, малодушные и нерешительные люди послушались Кавлака и согласились сложить оружие, но большинство, во главе с Трендафилом Тошевым, Петром Трендафиловым, Петром Банчевым и другими, твердо и упорно настаивало на том, чтобы оружия не слагать, сражаться до последней капли крови, а там будь что будет. Эти смельчаки утверждали, что надеяться на прошение просто глупо, после того как в течение нескольких дней, прошедших с начала восстания, убито столько турок.

— Не верьте! Это турецкая западня, нас хотят заманить в нее, чтобы легче перебить, — говорили они смятенному населению.

Итак, мнения разделились, и население раскололось на две партии — одна была за сдачу, другая против. Всюду слышался шум и ропот, а коварный Барутанлия, как хищная птица, наблюдал за селом из своего шатра. Кавлак и его приспешники не переставали твердить жителям села, что Ахмед-ага чуть ли не святой, что он проявит неумолимость и жестокость лишь по отношению к тем, кто не покорятся и не сдадут оружия. Наконец партия, соглашавшаяся на сдачу, взяла верх, а голос остальных умолк. Трендафил Тошев в последний раз сказал своим односельчанам, что после сдачи оружия произойдут страшные события — он в этом не сомневается. Но никто уже не хотел думать о последствиях. Затем начали собирать и сваливать в кучу оружие. Многие повстанцы отдали свои карабины скрепя сердце, против воли. Оружие погрузили на три подводы и повезли его в лагерь Ахмеда-аги в сопровождении ревностного Кавлака, Трендафила Тошева, Петра Трендафилова, Вранко Димитрова и Петра Каваджиева.

Подводы разгрузили. Замысел Барутанлии почти удался. Лицо башибузука засияло радостью и торжеством. Повернувшись к пришедшим болгарам, он заметил, что не все оружие отдано, лучшие ружья припрятаны.

— Головы с нас снимите, если в селе найдется хоть одно ружье, — отвечали обреченные.

— Скорей сдавайте все оружие, говорю вам! — загремел вдруг коварный Ахмед-ага и заскрежетал зубами. — Еще смеете оправдываться!..

Теперь болгары поняли, к чему привела сдача оружия, почувствовали, что смерть их близка, но было уже поздно. Барутанлия повернулся к своей орде и велел послать два-три десятка башибузуков в село с приказом тщательно обыскать его и найти спрятанное оружие. Башибузуки отправились в село безо всякой опаски, так как бояться им уже было некого. Они только хотели удостовериться, не обманывают ли их болгары, не сдали ли они только старые ружья. С башибузуками отправили Ангела Кавлака, остальных посланцев Барутанлия задержал как заложников, до возвращения башибузуков. А те степенно вошли в село и, еще не уверенные в том, что болгары действительно сдались, вели себя вполне пристойно. Они только приказали населению выдать, пока не поздно, всех, кто спрятали оружие, и потушить опустошительные пожары. Да, именно приказали, потому что видели перед собой уже не повстанцев с карабинами, а покорных рабов, по лицам которых можно было понять, насколько они обескуражены и пали духом.

И действительно, сдав оружие, несчастное население совершенно растерялось. Оно не смело ничего сказать, молча принимало любое предложение, раскаивалось в своем поступке, предчувствовало что-то страшное, ужасное, но, как я уже сказал, — делать было нечего… Некоторые, наиболее легковерные, главным образом женщины, пошли тушить пожары, а более впечатлительные и умные только вертелись на одном месте, словно их одурманили или ударили обухом по голове. Башибузуки оружия не нашли. Если кое-кто и не сдал его, то спрятал надежно.