Записки о болгарских восстаниях - [24]

Жители турецких поселков полагали, что они все еще пользуются высоким покровительством султана. Я хочу этим сказать, что они пока ничего не знали о восстании и спокойно продолжали работать в поле. У калугеровцев были с ними старые счеты, но свести их они собирались лишь после того, как перевезут свои семьи в горы.

Завидев на полях наш отряд и красное знамя, турки сначала пристально всматривались в нас, чтобы узнать, надеты ли на нас черные шапки, а убедившись в этом, бросились бежать к поселку, расположенному поблизости. Некоторым удалось запрячь волов, другие просто погнали их впереди себя, прочие и этого не успели сделать. Вскоре на полях не осталось ни живой души, зато окрестные холмы были усеяны мужчинами и женщинами, бежавшими к поселку. Немного погодя там поднялся ужасающий шум. Наш отряд, рассыпавшийся по полям, вероятно, казался жителям чуть ли не целой армией. Турчанки визжали тонкими голосами: «Ой, мама! За нами гонятся!», а собаки скучились в одном месте. Паника возросла, когда мы начали стрелять по туркам, убегавшим от нас с быстротою серн.

В поселке грянуло два пистолетных выстрела — знак правоверным собраться и приготовиться к обороне. Все жители от мала до велика побежали к белокаменному зданию мечети и заперлись в ней: из узких окон высунулись ружейные стволы, а мулла поднялся на минарет и жалобным голосом стал призывать благодать аллаха на свою паству. Наши ребята ползком добрались до сельских плетней и оттуда принялись стрелять по мечети из карабинов.

Но и турки не сидели сложа руки. Быстро приблизиться к мечети нам так и не удалось. Пришлось бы не менее трех дней осаждать поселок, чтобы войти в него. Задерживаться не имело смысла — игра не стоила свеч. Поэтому мы сняли осаду и направились к Елшице, после того как подожгли несколько домов и взяли в плен двух турок.

На поднимающейся над самой Елшицей высокой горной вершине, с которой открывался вид почти на весь Татар-Пазарджикский край, мы остановились у дороги в Татар-Пазарджик, чтобы отдохнуть и поесть после двадцатичасового похода.

Мы с Бенковским вернулись назад к караульным, которые расположились в некотором отдалении и сторожили наших двух пленников. Мы собирались освободить турок, наказав им заверить своих односельчан в наших добрых намерениях. Караульные обедали, сидя у студеного ключа. Они разрезали на небольшие ломтики единственную свою пищу, сало, и, верные славянскому гостеприимству, подали по кусочку старикам мусульманам. Те с величайшим отвращением поднесли к губам эту «скверность». Когда мы приблизились, турки, опасаясь нашего гнева, принялись усердно двигать челюстями, делая вид, что жуют, но Бенковский позволил им отказаться от сала, а грубых караульных выругал за недостойное поведение.

— Возвращайтесь домой и объясните своим односельчанам, что к мирным мусульманам мы относимся хорошо, с братской любовью, — говорил Бенковский пленникам. — Скажите им, что мы отнюдь не собираемся нападать на бедных, угнетенных крестьян, все равно — болгары они или турки. Мы восстали не против мусульманства вообще, а против кровопийц, угнетающих оба народа, и болгар и турок.

—

К Панагюриште мы подошли часов в двенадцать вечера по турецкому времени. Наш отряд, численностью почти в двести человек, двигался в таком порядке: впереди, на расстоянии ста-полутораста шагов от отряда, шел авангард из восьми человек; за авангардом ехал верхом наш крестоносец, отец Неделю, с высоко поднятым над головой позолоченным крестом; за ним шествовал знаменосец Крайчо в сопровождении нескольких песенников, распевавших повстанческие песни, а Бенковский с саблей наголо ехал поодаль.

Вид у него был величественный. В шапке набекрень, с закрученными усами, верхом на коне, который играл и рисовался чуть ли не больше всадника, въезжал Бенковский в Панагюриште, и лицо у него было не радостное, но и не озабоченное. Словом, он казался человеком, достойным приказывать и управлять. Отряд следовал за ним в строю по два.

Первым вышел встретить нас у окопов комендант города Соколов, приказавший своему отряду отдать нам честь по-военному; за ним шли горожане, мужчины и женщины, радуясь и ликуя, словно дело наше было уже завершено. Комендант Соколов, как человек бывалый, почтительно вытянулся перед воеводой и рапортовал ему о положении в городе; по крайней мере нам казалось, что он говорит что-то в этом роде. Панагюрцы показывали на нас пальцами и удивлялись, как это нам так быстро удалось свершить столь великие дела! С песнями и криками «да здравствует!» въехали мы в город и остановились у главного мужского училища. Сегодня панагюрцы ликовали еще больше, чем в первый день.

—

Все школы в Панагюриште были превращены в повстанческие казармы. Во дворе главного мужского училища, где расположился наш отряд, горели костры, а над ними кипели котлы со всякой снедью. Многие старые и молодые женщины бросили свою домашнюю работу, чтобы послужить общему делу. Бойцы остались ночевать в училище, а Бенковский со своим штабом отправился в дом Пенчо Хаджилукова, где заседал военный совет. Огромный двор этого торговца скотом был набит женщинами, которые лили пули и крутили бумажные патроны. Здесь же лежали груды онуч, обор, постол и прочего повстанческого обмундирования, которым ведали специально определенные для этого выделенные люди. Над домом развевалось громадное панапорское знамя, прибитое к длинному шесту.