Записки о болгарских восстаниях - [23]

Многих других местных цыган к нам тоже привели связанными, но ни одного из них мы и пальцем не тронули. Муховчане засвидетельствовали, что эти цыгане не только искусные мастера, но изготовили много ножей и ружей для болгар, ни слова не сказав об этом туркам.

— Живите на свободе и радуйтесь, — сказал Бенковский этим «мастерам-болгарофилам».

2

Первым днем нашего царствования было 21 апреля. Мы и получаса не пробыли в пути, как вернулись наши разведчики и доложили, что впереди на дороге слышен громкий людской говор, скрип телег и лай собак. Не придав большого значения этим словам, мы продолжали свой путь вниз по течению реки. Но как только мы поднялись на холм, с которого открывался вид на просторную долину Тополницы, у нас дух захватило. Отряд невольно остановился. Происходило нечто из ряда вон выходящее. Долина впереди нас была залита целым морем людей, повозок, рогатого скота, овечьих отар, домашней птицы — уток и кур, которые крякали и кудахтали, взлетая над этим многошумным потоком. Солнце светило нам прямо в глаза, и мы даже в бинокли не могли сразу разглядеть этот движущийся город.

— Это болгары, повстанцы, все они бросили свои деревни и направляются в горы с женами и детьми, — доложили нам разведчики, посланные к толпе.

Мы приблизились к ней. Действительно, это были жители трех деревень — Лесичево, Калугерово и, кажется, Церово. Получив вчера вечером «кровавое письмо», они, не долго думая, запрягли лошадей, погрузили на телеги все, что могли, пригнали весь свой скот и, вооружившись, ночью тронулись вместе с женами и детьми к гористой местности Еледжик. По дороге ехали около пятисот повозок, нагруженных всяким добром. Девушки, взявшись за руки, шли впереди огромного каравана и распевали песни. Другие беженцы оглядывались на свое село и горько плакали, скорбя о том, что оно уже скрылось из виду; третьи утешали плачущих, уговаривая их «не терзать себе сердце», потому что «такая уж судьба»; четвертые укачивали грудных детей, скучавших по своей любимой колыбели; пятые, то ли от радости, то ли с горя, играли на волынках…

«Эй вы, поживее! Надо скорей доехать до леса»; «Смотрите, как бы телята не разбежались»; «Стреляйте в тех, кто вздумает вернуться; нельзя оставлять их у врагов», — кричали люди, заглушая скрип телег и плач детей. Прибавьте к этому заливистый лай собак, блеянье овец, мычанье коров — и вы получите полное представление об этих «бунтарях» на повозках и с малыми ребятами!

Все это было трагично. В нашем отряде не оказалось человека, который удержался бы от слез. Я видел, как плакал Бенковский, тот самый Бенковский, который родился мятежником, для кого не было ничего святого, кроме свободы болгарского народа. Воевода повернул коня в сторону, чтобы скрыть свою слабость; проливать слезы — это казалось ему недостойным повстанца и воеводы.

— Спросите, от кого они бегут и куда? — приказал он.

Знаменосец Крайчо и я подъехали к беженцам и задали им эти вопросы.

— Бежим от неволи, господин, и от врагов наших, турок; едем в лес искать свободы… — отвечали беженцы.

Кто мог остаться равнодушным и не растрогаться, услышав эти слова простодушных крестьян? Впоследствии, когда уже наши города и села были полностью разрушены и опустошены, бегство нескольких деревень в леса не произвело бы такого впечатления. Но в ту весну все было иначе. Тогда человека приводило в умиление и вдохновляло на подвиг то обстоятельство, что крестьяне, мирные, ни в чем не повинные земледельцы, покинули родную деревню, свой милый отчий дом и ушли в неизвестность, в лесные дебри, обрекая себя на скитания и лишения в сырых и холодных ущельях, под открытым небом, только ради одного — сбросить с плеч тяжкое бремя рабства.

Холопы и лизоблюды тиранов, которые считают шпионов ангелами, а жандармов — святыми и мерят судьбы народов аршином своего кровожадного государя, скажут, что крестьян сбили с правильного пути какие-то недруги. Не слушайте этих людей! Они — лицемеры и заклятые враги всем тем, кто стремится жить независимо по своей воле. Они сыплют словами «бог», «христианство», «вера»; но вы бегите от них, ибо тот, кто им служит, — величайший подлец.

— Боже! Даруй мне силы и не оставь меня… Помоги мне в святом деле, помоги вырвать народ из железных ногтей тирана! — воскликнул Бенковский, и слезы его покатились градом…

Все молчали: никто не смел нарушить тишину, понимая, что настала торжественная минута и наш предводитель обуреваем священным воодушевлением. Наконец Бенковский обернулся к собравшимся крестьянам и произнес огненную речь. Они, сняв шапки, принялись креститься, как в церкви во время обедни, и многие становились на колени, словно перед ними стоял Христос. Речь воеводы пришлась им по душе — он сумел затронуть в них самые чувствительные струны.

Мы дали необходимые указания крестьянам и направились в село Калугерово, чтобы поднять все окрестные болгарские селения и напасть на турецкие поселки. Вскоре нам повстречался отряд, ехавший с красным знаменем. То были жители Калугерова, только мужчины, тоже двинувшиеся на Еледжик. Из этого отряда мы взяли с собой нескольких повстанцев.