Записки молодого человека - [12]

Утром я вылез на воздух, хорошенько умылся снегом и с интересом огляделся. Метель к утру стихла, стояла ясная, тихая погода. Как выясни­лось при дневном свете, командный пункт разме­щался в узком ущелье между двумя невысокими каменистыми холмами, сейчас, в середине октября, уже сплошь покрытыми снегом. В расщелинах меж­ду камней кое-где рос мелкий, цепкий, узловатый кустарник — единственная растительность на обоих полуостровах. Более холодную и неприютную землю трудно было себе представить. Сейчас, при днев­ном свете, если внимательно вглядеться, можно бы­ло увидеть в скалах, и выше и ниже, отверстия блин­дажей, завешенные белыми полотенцами. Но с воз­духа, вне всякого сомнения, их было совершенно не­возможно увидеть, и мне теперь становилось по­нятно, почему немецкая авиация столько месяцев подряд бомбит давно опустевшие Озерки. У немцев есть только две возможности: или бомбить эти Озерки — единственный хорошо различимый с воз­духа пункт на поверхности Среднего полуострова, или, ничего не видя, бомбить весь полуостров на­угад, по площадям. Видимо, немцы все же предпо­читали бомбить опустевшие дома, от которых хоть щепки летят.

А вообще достаточно было поглядеть при днев­ном свете на этот пейзаж, чтобы понять каторжные, условия, в которых приходится работать здесь бом­бардировочной авиации.

Когда пришел Зельма, то, к его несчастью, ока­залось, что Шабунин — сам пламенный фотолюби­тель. Он сразу же потребовал от Зельмы, чтобы все, что здесь будет снято, было здесь же прояв­лено и здесь же отпечатано, объяснив, что у него в хозяйстве все найдется: и фотобумага, и реакти­вы, и увеличитель.

— Вы не думайте,— сказал Шабунин,— что если вы на край света заехали, так здесь уже ничего и нет. Здесь-то как раз все и есть!

Зельма понял, что ему не отвертеться и придет­ся не только снимать, что фотокорреспонденты очень любят, но и проявлять, чего они не особен­но любят, и печатать, что они уже просто-напросто ненавидят. Понял и смирился. Тем более, что во всем остальном Шабунин оказался очень славным человеком.

Он подробно рассказывал нам в то утро о поло­жении на полуострове и о тех событиях, с которых началась тут война и в результате которых оба полуострова — и Средний и Рыбачий — оказалась кусочками земли, отрезанными от всего осталь­ного фронта. То есть, в сущности, почти с нача­ла войны остались как бы на положении Одессы, окруженной с суши и имеющей подвоз только с моря.

В тот день в разговоре с Шабуниным, а впо­следствии в разговоре с полковником Красильнико­вым и другими командирами я примерно восстано­вил для себя картину того, что произошло здесь в первые дни войны.

Судя по тому, что я услышал, дело обстояло так. В первый день боев немцы силами трех горно-егерских бригад навалились на занимавшие позиции у самой границы части нашей стрелковой дивизии; не выдержав неожиданного нападения, они отступи­ли, а командир дивизии погиб.

Немцы в первые же двое суток прошли вдоль бе­рега тридцать километров, заняли Титовку и оставили у себя в тылу перешеек, который соединял Средний полуостров с материком. На следующий день, решив захватить с ходу и полуостров, нем­цы повернули одну из своих бригад на перешеек и начали переваливать через горный хребет Муста-Тунтури. Перевалив хребет, они могли потом раз­литься по всему полуострову и очень стремились к этому. Стремление вполне понятное, особенно если учесть, что если бы даже немцы по суше вплотную придвинулись к Мурманску, подошли к Кольскому заливу, все равно до тех пор, пока в их руках не оказались бы Средний и Рыбачий полуострова, они не могли бы поддерживать свои операции с моря. Тот, у кого в ручках оставались Средний и Рыбачий, все равно контролировал весь этот морской рай­он — от Мурманска на востоке до Петсамо на за­паде.

Но как раз потому, что с Рыбачьего и Среднего контролировались морские пути, оказалось очень трудным оборонять их с суши, со стороны пере­шейка. Здесь все орудия, все батареи были установ­лены так, чтобы отражать атаки с моря, А некото­рые орудия вообще стояли на неподвижных тумбах и поддавались перемещению с величайшим трудом. На самый перешеек к началу войны у нас не было направлено ни одного орудийного ствола. Сухопут­ная линия, обороны проходила не по перешейку, а по материку, дальше, западней перешейка. Никак не предполагалось, что немцы могут дойти до пе­решейка по суше.

В течение суток на полуостровах все было под­нято на ноги. За ночь на руках, через скалы ар­тиллеристы перетащили тяжелые орудия на та­кие позиции, с которых они могли бить по пере­шейку.

Это была титаническая работа. Легко задним чис­лом говорить о ней, но трудно понять, как она бы­ла сделана, когда смотришь на эти скалы и на те позиции, на которых теперь расположена артилле­рия.

Утром немцы, сбивая на Муста-Тунтури наше слабое охранение, стали скатываться с хребта вниз, устремляясь на полуостров. Вот здесь-то, на ска­тах хребта, их и встретила огневым валом артилле­рия. В том числе и тяжелая. Вся, которая уже была повернута к этому времени. Остальную про­должали повертывать.

Полковник Красильников, забрав с Рыбачьего по­луострова полк охраны, по частям перетаскивал его на Средний и бросал в бой. Он вытащил на перед­ний край все, какие только были здесь, пулеметы. На перешейке к середине дня было сосредоточено так много артиллерийского и пулеметного огня, что немцы, уже перевалив через хребет, не смогли с него спуститься. Скаты хребта, обращенные в нашу сторону, стали местом большого кровопро­лития.