Записки майора Томпсона - [77]
Что это, серьезно? Ба!.. Если Мориак прыгал… Я подчиняюсь и глупо подпрыгиваю на месте… впрочем, если это может пригодиться для статистики психиатров… И все-таки это еще не конец. Репортер, видимо, не решается меня о чем-то спросить. Во всяком случае, он мнется…
— Простите меня, мсье Бло, но нет ли у вас какой-нибудь причуды, я имею в виду какой-нибудь характерный жест… особую привычку… ну, например…
И вдруг, нацелив на меня свой указательный палец:
— Замрите, — восклицает он таким тоном, словно открыл Америку.
Сидя в кресле и раздумывая над тем, что бы я мог предложить корреспонденту в качестве такого рода причуды или мании, я машинально положил правую руку на затылок и кончиками пальцев стал задумчиво почесывать лысину.
— Великолепно! — воскликнул репортер. — Это как раз то, что мне нужно! Мсье Бло… простите меня… но вы часто так делаете?
— Вероятно, даже слишком часто, — ответил я. (Моя привычка почесывать затылок ужасно раздражает Терезу.)
— Чудесно, — повторяет мой гость и направляет на меня свой «блитц».
Такое легкое почесывание затылка, после чего большой и указательный пальцы медленно соскальзывают на лоб, если верить его ассистенту, — жест, свойственный многим начинающим лысеть французам.
— Благодаря вам, мсье Бло, миллионы людей, бессознательно делающих этот жест, узнают себя в вашем образе…
В конце концов эти молодые люди сумели завоевать мое доверие. Я вступил на путь признаний. Я сказал им, что нередко моя правая рука, покинув черепные высоты, медленно скользит по лицу; мне нравится поглаживать себе веки, иногда у меня от этого даже выступают слезы, затем, пощипав щеки, мои ладони направляются к подбородку, и под конец я чуть дотрагиваюсь пальцами до крыльев носа и с удовольствием вдыхаю запах табака, которым они пропитаны. Я испытываю при этом мимолетное неповторимое блаженство, мысль моя работает яснее, я готов выиграть битву жизни.
Они пресекли мой порыв, спасибо, вполне достаточно.
Тереза, бесспорно, простит мне эту привычку поглаживать лысину, как только два миллиона фотоснимков узаконят этот жест. Все мои безобидные причуды, на которые она прежде ополчалась, теперь мне прощаются, а иногда даже заслуживают похвалу.
Даже чтение «Спор-компле» и «Пари-тюрф», которому обычно я предавался, лишь уединившись в туалете (под прикрытием «Монда»). Теперь мне разрешается читать их на виду у всех. Вчерашний мелкий служащий, верхом смелости для которого было рискнуть на скачках квартирными деньгами, сегодня стал, как это отметил один репортер, «прозорливым калькулятором, который не прочь после работы внимательно взвесить шансы милых его сердцу четвероногих и, предугадав победителей в тройном заезде, приумножить свой скромный доход, не ставя при этом под угрозу бюджет своей семьи».
Что же касается жильцов нашего дома, я бы мог разделить их на три категории: симпатизирующих мне, безразличных и завистников. Я не стану распространяться о первых, и в их числе о консьержке, для которой наступила пора сплошной фиесты, — ее имя уже четырежды появлялось в прессе. И меня, конечно, не удивляет то, что мсье Буазрон, который живет на третьем этаже в соседнем подъезде, не в силах скрыть своей досады. Он тоже принимал участие в конкурсе, но не вошел даже в первую десятку, а теперь репортеры телевидения просят у него разрешения протянуть через его окна провода, которые дадут возможность миллионам телезрителей познакомиться с моей физиономией! Вполне понятно, что эти бесконечные вереницы операторов, фотографов, журналистов, машины радиовещания, постоянно торчащие перед нашими дверями и собирающие толпы любопытных, упоминание моего имени в газетах не могут расположить его ко мне, так же как не могут вызвать симпатии и у многих других, которым трудно привыкнуть к мысли о том, что они заблуждались на мой счет и что слава избрала самого непримечательного жильца нашего дома. Возмущенная этой неприличной возней, мадам де ла Люсардьер послала управляющему письмо, преисполненное негодования: «Нельзя же нарушать нормальную жизнь целого дома только потому, что некий Бло — можно ли было яснее выразить свое пренебрежение! — занял первое место в каком-то там конкурсе». Она говорит чуть ли не о посягательстве на права квартиросъемщиков (от этих слов так и веет духом сутяжничества и земельных тяжб). Письмо подписали многие, в том числе двое жильцов, чьи окна выходят во двор, что свидетельствует об их нелояльности, поскольку репортеры телевидения и журналисты туда никогда не заглядывают.
Глава X
Первые опыты светской жизни
И вот, сам того не желая, я закружился в вихре банкетов, коктейлей, приемов. Еще вчера мы никого не интересовали, теперь же не проходит дня, чтобы почта не принесла нам очередную порцию визитных карточек и приглашений, которые Тереза закладывает — она знает, что так принято делать, — за рамку зеркала. Для памяти. Графиня де Люсси-Бланжак — обед 28-го — Black tie…[192] Филипп и Софи Ланглад — коктейль 29-го с 6 до 9… Всем этим новоиспеченным близким друзьям хочется иметь право сказать, что у них «были господа Бло… те самые… Средний француз № 1!» Мы стали гвоздем сезона.
