Записки Ивана Степановича Жиркевича, 1789–1848 - [165]

Главное управление, известясь о непомерной убыли в лошадях у крестьян, выслало значительную сумму денег для покупки оных. Тут нет надобности распространяться, какие и какими средствами покупались лошади и как их раздавали крестьянам; в моей записке к министру я сделал намек на то, о чем публично и гласно говорено было повсюду; чего же можно ожидать при новой доверенности на пособие крестьянам через местных начальников?

Наконец, вот несколько слов и насчет содержания дорог по губернии в исправности. Сложите подать с душ, взимаемую за право вольной продажи вина, положите оную на самое вино; этим облегчится крестьянин чувствительно. Поправку и исправное содержание дорог возложите на ближайшие к пунктам дороги селения в такой соразмерности, чтобы это не было тяжким лишь для них бременем (что, впрочем, они теперь по необходимости тоже выполняют, но без всякого возмездия). Остальные селения обложите новым посильным налогом и зачтите этот налог в равной мер по числу душ на те селения, которые будут заняты постоянно исправлением дорог. В случае голода и неурожая займите особенным устройством дорог большое число нуждающихся крестьян с платой им на кредит губернии во ожидании последующих благодатных урожаев. Уплатит губерния этот кредит – хорошо, не заплатит – обратите своевременно в льготу; это будет и благотворение, и принесет более пользы, нежели строгий учет одних недоимок, которые, ежегодно умножаясь, все-таки доводят до такого же конца, что приходится их складывать со счетов.

Одним словом, хотите благоденствия губернии, дружно и не жалея пожертвуйте капиталами по всем статьям вдруг, доверьте в этом ежели не начальнику губернии, то генерал-губернатору, и ежели тот, оставя мелочные предметы, употребит серьезно свои занятия на дело и благо общие, то, поверьте, губерния, по местности своей занимающая выгодный пункт в государстве, не только поднимется, но будет процветать и сторицей вознаградить положенные на нее издержки.

Воля русского царя так мощна, – повелит из Витебской губернии сделать сад, и будет сад из нее! Монумент Петра I стоит на болоте и не колыхнется ни разу.[568]

Из бумаг генерала И. С. Жиркевича

При разборе бумаг деда моего, генерала Жиркевича, я нашел несколько набросанных им заметок, имеющих несомненный бытовой и исторический интерес, которые и привожу здесь в том виде, как они записаны самим дедом.

I

В 1837 г. я был вызван в Петербург в комиссию для рассмотрения проектов об управлении государственными имуществами. Комиссия состояла из нескольких губернаторов; председательствовал в ней генерал Киселев.

Приехав в Петербург, я виделся с генерал-губернатором Дьяковым. Государь уже выехал в Вознесенск и оттуда проехал через Одессу и Черным морем в Грузию. В Петербург государь вернулся 9 декабря. Генерал Дьяков, рассказывая о предположенном государем вояже, сообщил мне:

– Вот как дела делают! Государь сперва не хотел ехать в Одессу, говоря, что он не может видеть Содома и Гоморры. Дали под рукой знать Воронцову. Тот прискакал в Петербург, и государь будет в Одессе.

Не знаю, справедливо ли это, но последствия оправдали настояния Воронцова, который в Одессе был осыпан милостями, а жена его пожалована статс-дамой.

По приезде я посетил министра внутренних дел Блудова, который принял меня с особенной благосклонностью. Поблагодарив за Симбирскую губернию, Блудов насчет Витебской сказал:

– Я удивляюсь вам, любезный Иван Степанович, как вы всегда действуете в превратном против других положении! Я еще ни от кого не слыхал, чтобы кто похвалил Витебскую губернию. Ваши замечания меня вполне радуют, и тем более что мои мнения согласуются вполне с вашими. Между прочим, скажите мне откровенно ваше мнение насчет политического характера обывателей этой губернии. Какими глазами они смотрят на распоряжения нашего правительства?

– Скажу вам откровенно, ваше высокопревосходительство, – отвечал я: – что все усилия раздражить дворян Витебской губернии тщетой своей доказывают спокойствие оной. Я не слеп! Знаю, что в так называемых Инфлендских уездах[569] есть дома 3–4, душой преданных польскому делу. Но эти лица все наперечет, и, дорожа более имуществом своим, нежели призраком свободы, они осторожно и молчком сидят у себя дома. Но есть у меня один Лепельский уезд, где множество дворян преисполнены польского духа. По обыкновенному своему легкомыслию они много, иногда даже чересчур много, болтают; но ни один из них не поднимится ни на какие восстания иначе, как если буря по несчастию дойдет до них самих, чего и ожидать невозможно. Прочие же уезды все, если можно так сказать, обрусели совершенно. Но действия местного православного духовенства напомнили им прежнюю отчизну, которая почти у всех вышла из памяти, и я признаюсь, что в последние 6–7 лет, не будь частых голодных годов, последствия могли бы быть важные!.. Витебский крестьянин – не человек.[570] Он ни чувств, ни религии не имеет. Слушает всякого, кто перед его глазами. Ксендз, чиновник, помещик действуют им, как машиной, и я могу удостоверить ваше высокопревосходительство, что в теперешнем положении крестьянина, прикажи ему не только перейти в православие, но и в магометанство, он и это беспрекословно сделает, и опомнится в новом законе только тогда, когда его накормят. Не было примеров, чтобы занимались религиозными вопросами, когда в животе вместо хлеба – древесная кора и мох, как у витебского крестьянина. Накормят его, говорю я, и он сочтет это благим последствием перемены и навсегда подчинится оной. Я не знаю и не понимаю, что так много церемонятся с ними…