Записки Ивана Степановича Жиркевича, 1789–1848 - [164]

Затем начались толки, как и чем пособить помещикам, – разумеется, деньгами. Но ссужать на слово не приходилось, а имения более 9/10 числа оных по губернии заложены уже в кредитных учреждениях. Решили раздать прежде небольшой запасный капитал, предназначенный именно на этот предмет, а потом разрешить в заложенных имениях (?). Если бы это было разрешено в равной сил на всех, тут по крайней мере не давалось бы повода к ропоту, но положили образовать уездные комитеты под руководством предводителей, или, приличнее выразиться, их письмоводителей, для рассмотрения нужд просящих пособие и в соразмерности определять количество пособия. Разумеется, если кто из просящих имел более веса по дворянству, тот и получил более, а слабейшему доставались последние крохи, но и это еще не беда, если бы хлеб можно было достать сходно на месте.

Я утверждал и теперь утверждаю, что вернейшее пособие было бы, если бы высшее управление прежде всего устремилось на пункт начального заготовления хлеба; там без подряда и контрактов, но прямо из первых рук купило бы хлеба до 200, 300 или даже до 500 тыс. четвертей; сплавом оный двинуло по Двине и вместо денег предложило бы хлеб по обошедшейся казне цене, – тогда это было бы чистое благотворение и пособие, и в последующий год не было бы голода; но даже если уже решено было давать пособие деньгами, то можно же было сообразить, что кто богаче, тот скорее может сыскать сторонний кредит, нежели бедный. Почему было не ограничить количеством душ имущества кому давать помощь; тут никто не мог бы жаловаться. Можно было бы богатым предоставить путь просить особенно пособие, бедным дать без процентов или с должайшей рассрочкой, а богатым – на обыкновенных условиях.

Что же вышло из настоящего распоряжения? Денег разбросано множество, с надеждой (но, уверяю, тщетной) к возврату. Хлеба не куплено, ибо купить было негде, и поселяне не только чтобы утолить голод свой, но оставили и последующий год поля свои без засевов. Казалось бы, как хотя опыту не научить к лучшему распорядку!

В 1845 г. опять оказался неурожай, что не только предвидеть, но даже непременно полагать следовало, а между тем и в чужих краях оказался голод. Требования через Ригу хлеба за границу подняли цену оного до несоразмерности. Тогда уже казна распорядилась подрядом заготовить большое количество хлеба и часть оного сплавила по Двине, но позже всех частных караванов и без малейшего о том по губернии оглашения, так что мы, живущие на берегу реки и там, где была складка хлеба, услышали после, что хлеб продавался по точной рынковой цене, а ежели и с некоторым понижением, то единственно в руки перекупщиков.

Это отчего случилось? Вот причина: не губернское начальство, а министерство стало уже заботиться о дальнейшем ходе последствий неурожая; повсюду разослало своих чиновников; те на местах и по переписке еще в июне 1845 г. утвердительно удостоверились, что опять должен быть неурожай; за границей, особенно в Пруссии, цены были умеренные; тогда министерство сделало распоряжение купить прусской ржи четвертей до 500 тыс. и через Ригу поднять ее на легких судах вверх по Двине и предложить нуждающимся витебским помещикам, сперва для покупки, а потом хотя в ссуду по ценам, во что обошелся казне хлеб.

Операция сама по себе обошлась дорого, а на беду с конца июля пошли дожди, хлеб в худо покрытых лодках подмок и испортился, деньги, розданная в ссуду, истратились на другие предметы, и хлеб этот просто прогулялся по Двине. Тут уже стали думать не о пособии и благотворительности, а чтобы поправить сделанную ошибку, только о выручке издержки, – и вот истинная причина безгласности о спущенном в 1846 г. хлебе и о продаже оного по рыночной цене.

Главное управление государственными имуществами несколько благовременнее стало принимать меры для обеспечения своих крестьян, но тут формы, многосложность, а более корысть уничтожают цель благотворения. Подрядчики подняли цену сперва на хлеб, а потом на подвоз оного, и местные чиновники помогли злоупотреблениям; мне в точности известно, ибо я слышал прямо от самого блюстителя за торгом и распорядителя в передаче крестьянам хлеба, что первоначально присланный хлеб из Смоленской губернии в Витебскую через Поречье, на пути своем освидетельствованный местным управляющим палатой и вице-директором департамента, на пристань доставлен подмешенным и частью негодным даже в пищу, и когда я спросил, как же он не забраковал этого хлеба, он мне отвечал:

– Да что же вы хотите, чтобы меня отдали под суд? Скажут, что я доношу на моих начальников, и, пожалуй, еще на мой счет отнесут простой подвод прибывших для накладки хлеба из деревень.

О других зимних транспортах, перевозимых с Днепра, он же мне говорил, что до трех, а из иных имений до четырех раз поднимались подводы, и в самую жестокую распутицу, доходя до места, откуда назначался отпуск, там не находили хлеба, и сами возвращались голодные, переморя более нежели половину своих и без того тощих кляч совершенно. Вот и при самом благовидном намерении как усиливается зло от сложного устройства в управлении; не лучше ли, если бы администратор, которого я предложил выше, бывши сам хозяином, сам распорядился, откуда и как подвезти подмогу своим крестьянам; имея судоходные пункты в своем собственном участке, он на нем мог бы сделать основной склад своего запаса, к оному подсылать подводы не вдруг, а по частям и избегая по возможности дурных путей.