Записки графа Федора Петровича Толстого - [64]
Это смешное [и] жалкое положение медальерного искусства у нас на монетном дворе, вне всяких правил, требуемых теперешнею ступенью художественного образования, должно быть изменено.
Пройдя полный курс художника по скульптуре и рисованию и наук, необходимых каждому художнику, преподаваемых Академиею художеств, окроме этих наук я старался обогащать себя всеми науками, имеющими тесную связь с художеством. Теперь, сделавшись по воле государя медальером, окроме художественной части этого искусства, приобретенной мною, я изучил и грубую техническую часть, принадлежащую к медальерному художеству, как-то: ковку и закалку штемпелей, делание пунсонов[545], а также и всю операцию выбивания медалей из металла в исполненные медальерами штемпеля. Эти чисто механические производства не принадлежат к занятиям медальеров, и на Монетном дворе для каждого из этих занятий есть особые мастера. Но я считаю, что медальер должен знать, как делается все, что необходимо, чтобы произвесть отбитую в металле медаль.
Я составил себе план, которому намерен держаться на поприще медальерного искусства. Во-первых, я не буду резать штемпеля для медалей иначе, как по рисункам, собственно мною чиненным, и [по] моделям, мною же вылепленным из воску, по доставленным мне письменным сведениям, на какой случай или в память чего должна быть произведена заказанная мне медаль. Всякая медаль должна быть сочинена и вылеплена ей модель из воску так, чтоб всякой смотрящий на готовую медаль мог, не прибегая к надписи, узнать, на какой случай она выбита.
Медали, которые будут мне доверять сочинять и резать штемпеля для отбивания их в металле, я буду производить в античном греческом вкусе, как лучшем в изящных искусствах. Если изображаемое медалью в память грядущим векам на какой бы то ни было предмет событие или действие по своему сюжету должно быть изображено группою людей, то она должна быть сочинена и вылеплена ей из воску модель, и вырезан штемпель с строгим исполнением красоты и верности с натурою, требуемых изящным искусством, строго соблюдая верность обычаев, костюмов, местности и страны в то время, когда совершилось событие, долженствующее быть изображенным в медали. В группах, где не препятствует этому сюжет медали, можно помещать и голые фигуры, как лучшее украшение в изящных искусствах.
Как людские группы и одиночные фигуры во всех аттитюдах и позах, так [и] аллегорические изображения и все, что представляется в медалях, должно быть помещено на фоне медалей на самой средине и представлять вообще треугольную форму, соблюдая, чтобы как можно менее оставалось пустого фона, излишество которого очень вредит красоте медали. Само собой разумеется, что для избежания этого ни под каким видом не должно наполнять медали посторонними вещами, не относящимися к объяснению, на какой случай производится эта медаль[546].
Если встретится надобность помещать в медалях диких и домашних зверей, птиц и пресмыкающихся и всякого роду животных, то они должны быть изображаемы совершенно верно с натурою, и все их движения и действия [должны быть] представляемы совершенно верно с породою и наклонностями изображаемого животного, почему художник-медальер необходимо должен быть хорошо знаком с зоологией.
Костюмы представляемых на медалях фигур, согласно представляемому ими званию, должны быть изображаемы археологически верно по времени и стране, в которой происходило действие. А как нередко встречается представлять на медалях различные здания, то необходимо [должно медальеру] хорошо знать основные правила архитектуры и очень хорошо перспективу, чтобы верно их изображать на медалях. Все здания и вообще все, что передается в медалях, должно быть исполнено изящно и строго верно с натурою[547].
Приняв должность медальера Монетного двора, я не оставляю деятельно заниматься вообще моим образованием. Окроме домашнего занятия и чтения, для этой цели я слушаю 6–1839 все публичные лекции — [по] статистике, политической экономии, читанной профессором Германом, истории, физике, химии и вообще всему, что читается по естественным наукам. Лекции зоологии, читаемые ежегодно [профессором] Куторгой[548] в университете, я слушаю два года сряду.
Я стараюсь пользоваться всеми средствами, которые могут быть полезны для моего образования, не пропускаю ни одного собрания литературных обществ, здесь находящихся, в которых я почти во всех [являюсь] членом.
[Я] был весьма хорошо принят — и на короткую ногу — в доме Алексея Николаевича Оленина, бывшего тогда государственным секретарем в Государственном совете, человека весьма образованного, чрезвычайно начитанного и большого любителя наук, художеств и искусств. В назначенные дни недели у него собиралось все, что есть в Петербурге хорошо образованного, отличающегося своими дарованиями, умом и познаниями. Подобные дома могут считаться хорошими школами для молодых людей, ищущих просвещения. В это время слова Оленина считались неоспоримым авторитетом в столице.
У Оленина я познакомился и очень хорошо сошелся с Гнедичем[549], Крыловым[550], Жуковским[551] и Плетневым
