Записки графа Федора Петровича Толстого - [58]
Получив отставку, я мог вполне [посвятить] все время моим занятиям, а особливо в художестве, к которому час от часу прилеплялся [все] более.
Выставляемые мною [на академических выставках барельефы и группы из воску и глины] в довольно большом виде и скульптурные работы были всегда одобряемы Советом[477], и говорили уже об них и в городе.
Спустя около восьми или девяти месяцев после [моей] отставки государь опять обедал у Петра Александровича. После обеда Марья Алексеевна показала его величеству собранные [у неё] разные мои из воску работы. Был призван и я. Когда я вошел, государь, любуясь и хваля мою работу, сказал мне: «Я обещал перевести вас в Кавалергардский полк, но [так] как у меня много кавалергардских офицеров, и я могу их нажаловать сколько захочу, а художников нет, то мне бы хотелось, чтобы вы при вашем таланте к художествам пошли по этой дороге».
После таких слов мне более ничего не оставалось, как отвечать так, что воля вашего величества будет исполнена.
Как мне всегда ни хотелось служить в коннице, [но] это предложение более всего согласовалось с моею привязанностью к художествам и с твердыми принятыми мною правилами быть по службе обязану только самому себе полученными наградами и повышениями, а отнюдь не с помощью протекции и покровительства, для чего я был слишком горд.
Года два с лишком после этого я все оставался никуды не определенным на службу и принужден был добывать себе для своих нужд скудную деньгу своими работами. Хорошо еще, что я имел квартиру в доме дяди, хоть и прескверного — в подвале, состоящую из двух очень небольших комнат и сеней, по случаю перемены генерал-губернаторского дома.
Небогатые люди, которых фортуна вздумает и сделает богачами посредством неожиданных наследств или свадеб на богатых, и к тому [же] еще и на знатных невестах, как Петр Александрович, скоро забывают прежнее свое положение. Взяв меня от моих родителей на свое попечение и воспитание, но не будучи ничему учен сам, он не имел понятия, в чем состоит воспитание мальчика по десятому году и что от этого зависит вся будущая судьба [этого ребенка]. Петр Александрович составил себе идею сделать из меня хорошего конного офицера, привез меня в Польшу, где стоял его полк, посадив на лошадь и поручив меня берейтору, полагал, что [он] уже все сделал для образования из меня хорошего конного офицера, и более обо мне и не думал. Ему не приходило на мысль, что одно уменье хорошо управлять конем не составляет еще хорошего конного офицера. После уже присоветовали ему отправить меня в иезуитскую школу в Полоцке.
Переехав уже офицером к Петру Александровичу, он не только что ни разу не заглянул, как я у него помещен, а поручил это своему дворецкому из крепостных людей, величайшему плуту.
Петр Александрович, к удивлению многих, назначенный посланником в Париж к Наполеону, на днях[478] уехал со своим атютантом графом Бенкендорфом[479], очень обыкновенным человеком, покровительствуемым императрицею Марией Федоровною[480] и графом Нессельроде[481], в качестве первого секретаря, как очень способный человек. Граф Петр Александрович хотел взять с собою и меня, но по случаю поспешности, с которою [он] должен был выехать из Петербурга, меня оставил, а хотел прислать за мною. Марья же Алексеевна уехала в Москву, взяв с собою и мою сестру. А я оставался еще в доме.
Приятельница моя, которую я очень любил, и которая также любила меня, по семейным обстоятельствам должна была возвратиться на родину с намерением опять вернуться в Петербург. Эта разлука меня очень огорчила, но я не покидаю моих занятий и утешаюсь перепискою с нею[482].
В это время Николай Николаевич Навасильцов[483], умный, образованный и честный человек, был уже присоединен к «триумвиратству», как называют составленный государем в помощь себе по управлению государством совет из самого царя и двух его, как он называл, «друзей» — князя Черторижского и графа Строганова, сына Александра Сергеевича Строганова, президента Академии художеств[484]. Этому почтенному любителю и знатоку изящных искусств я сделался известен по работам моим, представляемым на академические выставки, и был им любим.
На днях, то есть в прошлое воскресенье, в которые дни всегда обедают у Александра Сергеевича его родные и знакомые, Николай Николаевич [Новосильцов], узнав, что я более двух лет, оставленный без всякого содержания, не могу добиться у [дяди] Николая Александровича, обер-гофмаршала[485], чтобы он доложил обо мне государю, расспросил меня подробно обо всем, как со мною поступлено по выходе моем из флота, и [о] предложении мне государем сделаться художником. [И на другой день][486] я уже получил указ о моем определении при Ермитаже с жалованьем 1500 рублей ассигнациями[487].
Это дает мне возможность оставить мое помещение в доме Петра Александровича. [На другой день я] уже переезжал в наемную квартиру к Летнему саду в Пантелейманскую
