Записки графа Федора Петровича Толстого - [30]
Вечером же, когда дни делались коротки, мы все садились за большой круглый стол, матушка или батюшка читали нам вслух книги, большею частью путешествия и разные открытия. Это было любимое для нас чтение, и каждый из нас занимался любимою своею работою. Этих часов мы всегда ждали с большим нетерпением.
Мы не могли [не] чувствовать тяжелого положения наших родителей, учась примеру нашей матушки, беспрестанно проводившей время за трудом. Мы после уроков проводили все время за любимыми нашими занятиями, а у меня их было так много, что у меня не доставало времени на исполнение того, что я затеивал сделать. Мы были всегда заняты полезным и любимым нам делом и были совершенно счастливы.
Глава вторая
В Морском кадетском корпусе
Родителей очень заботило мое образование. Двоюродный брат наш, Перфильев, майор Морского корпуса, присоветовал родителям определить меня в этот корпус; на что батюшка тем охотнее согласился, что он считался лучшим из корпусов по наукам и нравственности. Павел Петрович перевел его из Кронштадта в Петербург и поместил на Васильевском острову в здании Греческого корпуса, который был уничтожен. Кадеты Греческого корпуса, которые были из дворян, были определены кадетами в Морской корпус, а не из дворян — гимназистами в тот же корпус[258]. Император очень любил Морской корпус и посещал его почти каждую неделю.
Директором корпуса был адмирал Иван Логинович Голенищев-Кутузов[259] в такой старости, что уже ходить не мог и вместо него управлял корпусом его сын контр-адмирал Логин Иванович лет тридцати, очень умный, отлично образованный человек и чрезвычайно начитанный и, можно сказать безошибочно, что единственный в аристократическом кругу[260]. Он имел жену, считавшуюся по уму, образованию и познаниям первою в Петербурге дамою. Она очень хорошо знала, кроме французского языка, английский, немецкий и итальянский, а что удивительно в то время, что она любила и знала русскую литературу, и все это было при здравом основательном уме и прекрасном теплом сердце[261].
Логин Иванович употребил все средства, чтобы сделать прежний запущенный Морской корпус одним из лучших учебных заведений по нравственности и наукам. Как ротные капитаны, так и дежурные офицеры были отличные учителя, между которыми были люди, известные своею ученостию в Европе, как профессор математики Фус, преподававший в корпусе высшие вычисления и механику[262]. Точно так же известный и уважаемый в Европе ученый историограф и профессор статистики Герман[263]. Инспектор классов, капитан-командор Платон Яковлевич Гамалей, также весьма ученый и известный в Европе своими математическими познаниями, написавший много книг весьма замечательных касательно флотских наук[264]. Написал теорию морского искусства в четырех частях ин-кварто[265], навигацию в таких же двух частях, практику морского искусства тоже в двух частях в четвертку[266], астрономию для мореплавателей в двух частях и механику тоже.
Не прошло и двух недель, как я был определен в Морской корпус. Я принялся за науки, преподаваемые в корпусе, очень деятельно.
Когда я определился в корпус, там находился уже кадетом двоюродный брат мой, граф же Толстой, определенный давно, еще в Кронштадте, в малолетнее отделение. Он был тогда уже лет 16-ти или 17-ти. После меня в корпус вскоре был определен младший мой брат Петр 14-ти лет, и также определены были двоюродные же братья — три брата графов Толстых моих лет и двоюродный брат Арсеньев и внучатный брат Дохтуров. Мы все 7 человек были помещены в одной комнате первой роты, которая и называлась комнатою графов Толстых.
В корпусе положено было на первом курсе, то есть на кадетском, по субботам из каждого класса, в котором каждый кадет учится, давать особые рапортички о прилежании. До поступления в гардемарины[267], о прилежании которых особые рапорты от учителей в класс не подавались, так как предполагалось, что гардемарины должны быть прилежны и считаются на службе.
По прошествии первой же недели в классах я был в субботу представлен прилежным из всех классов. Так [как] я был первый, которого из всех классов подали прилежным, то Логин Иванович и инспектор представили меня директору, который меня чрезвычайно обласкал и оставил у себя обедать. С этой субботы я во весь кадетский курс до вступления в гардемарины подавался прилежным всякую субботу из всех классов без исключения, и потому, когда не было по воскресеньям отпусков из корпуса, я всегда обедал у директора нашего корпуса, почтенного, глубокой старости человека.
