Записки графа Федора Петровича Толстого - [32]

Рыбаки, как я об них уже сказал, сидя в своих крошечных лодочках, держа в разведенных в стороны руках удочки, опускают их в воду за правый и левый борт своих лодочек, которые посредством тяжести гирь на удочках опускаются в глубину массы плывущей рыбы и остаются внутри ее. Каждый рыбак, сидящий в своей лодочке, наклоняется сперва на одну сторону, погружая еще более в толщину массы плывущей рыбы держимую им в той руке удочку, потом быстро и сильно вздергивает кверху, не вынимая совсем из воды удочек, так что удочки с крючками остаются все внутри плывущей массы из миллионов крошечных рыбок. В то время, когда рыбак вздергивает кверху одну руку, он немедленно наклоняется на другую сторону и погружает глубже в воду удочку, держимую им в другой руке, и вздергивает ее точно так же, как делал это первой рукою, а вздернув эту руку, рыбак немедленно наклоняется к первой стороне и погружает уду глубже в воду. Это действие повторяется им довольно быстро, несколько секунд сряду, представляя издали, где совсем нельзя видеть удочек, весьма странное и смешное действие многих сотен людей, беспрестанно качающихся из стороны в сторону. Каждый рыбак, покачавшись таким образом несколько секунд, и, зная по опыту время, которое нужно, чтобы крючки маленьких удочек на концах длинных удок при вздергивании их кверху могли зацепить полное количество рыбок по числу крючков, вытаскивает из воды удочки с рыбками, висящими на крючках — одна за брюхо, другая за бок, за головку и хвостик, а когда и по две на одном крючке. Рыбак поспешно сцепляет с крючков рыбку, кладет ее в приготовленное для того на лодке [ведро] и немедленно принимается опять за свою ловлю. Не знаю, сколько времени продолжается такая ловля этой рыбки и когда она начинается, а сегодня, когда я в пятом часу вошел на шанцы, почти весь залив был уже усыпан лодочками, а часов в 10-ть уже почти ни одной не было видно.

Вид на город не имеет ничего особенно замечательного и красивого — он плосок, богат водою, видны во многих местах большие здания, между которыми более всего бросается в глаза большое четырехугольное здание королевского дворца, выступающее в залив.

В этот день наш майор Андрей Яковлевич Перфильев с капитаном нашим Федором Васильевичем фон Моллером поехал на обед к нашему посланнику при шведском дворе барону Будбергу.

13-го числа в 9 часов утра повели нас в адмиралтейство. У пристани встретил нас контр-адмирал Розенштейн и повел показывать нам все: где строятся галеры[278], канонерские лодки[279]. Я все ходил с одним тамошним морским капитаном, который был со мною весьма приветлив, и, видя мое серьезное желание основательно знать все, что мне показываемо было, по моим вопросам (что ему очень понравилось) он, обласкав меня, предложил мне ходить с ним и все преподробно объяснял [мне], как что делается и для чего. Все, что я видел, и это особенное принятое во мне участие, меня чрезвычайно радовало, и [я] душевно привязался к нему. Показали нам вновь изобретенные краны, посредством которых подымают на корабли пушки и все большие тяжести. Потом повели нас в морской [арсенал] — большое здание, в котором много оружий всякого рода, и все очень хорошо устроено и размещено, но ничего нет особенно замечательного. Туг мы расстались с контр-адмиралом, которому майор Перфильев передал от нас искреннейшую благодарность, а я доброму капитану, обратившему на меня свое особое внимание, высказал, как сумел, мою глубокую благодарность и душевное к нему уважение.

Отсюда пошли мы к нашему посланнику, который очень ласково нас принял и поздравил с благополучным приездом. От него пошли мы к пристани. Там выбрали из нас 7 человек, между которыми [был] и я, к посланнику на обед; но [так] как у посланника обедают в пятом часу, то наш майор повел нас в английский трактир и велел подать нам масло с хлебом и сыром позавтракать, где мы оставались до обеда. Перфильев рекомендовал меня посланнику особенно. Он нашел, что я очень похож на моего батюшку. Через четверть часа сели за стол. Обед, как разумеется, был очень хорош, как и десерт. После обеда, напившись кофею, вскоре мы откланялись и возвратились к себе на фрегат.

14-го числа после обеда в 4-е часа водили нас осматривать королевский дворец с его галереями, которые не отличаются особенно важными произведениями ни по живописи, ни по скульптуре. Из последней хорошо большое собрание античных бюстов почти всех римских императоров. Хороша лежачая статуя Эндимиона[280] раскинувшегося от утомления, Минерва[281] с 9-ю музами, черного мрамора конь, несколько древних ваз, треножников, мраморных умывальников и других подобных вещей. Все это размещено в трех или четырех комнатах. Входили в комнату, где хранится фарфоровый сервиз, расписанный Рафаэлем; хотя живопись, по-моему, и не отличается особою красотою, но эта коллекция фарфора важна тем, что произведена таким великим мастером.

Потом повели нас в церковь, в которой хоронят королей шведских, которых тут находятся гробницы. Тут же хоронят и кавалеров ордена Серафима[282] и оставляют в самой церкви их гербы, между которыми видел я российский герб и вензель императрицы Екатерины II. Вышедши из церкви, пошли мы в большое здание, модель-каморою называемою, в которой хранятся модели вновь изобретенных машин, орудий, инструментов касательно хлебопашества, садоводства и вообще всякого рода хозяйства и также самые машины и модели по другим частям разных фабрик, заводов и технических производств. Туг были кресла для больных, севший в которые больной может весьма свободно и легко катиться по всей комнате по всем направлениям и поворачиваться во все стороны, как на здоровых ногах, посредством пружины, действовать которою больному чрезвычайно легко и удобно. Туг же есть и кровать, на которой лежащий больной по надобности с помощию шнурка весьма легко [может] сделать себе стул.