Записки графа Федора Петровича Толстого - [31]

Учебное плавание в Швецию. 1800 год

1800 году 26 февраля по экзамену я пожалован был в гардемарины. В том же году 17 июня были мы отправлены на корпусных катерах в Кронштадт, куда приехали в 10 часов вечера и тотчас были посажены на назначенный для нашей кампании фрегат «Богоявление» под командою капитана первого ранга Федора Васильевича фон Моллера. Корпусным же нашим начальником был у нас двоюродный мой брат майор корпуса Андрей Яковлевич Перфильев. Кампания наша назначена в Штокгольм и другие порты Балтийского моря. 21 июня в 10 часов утра снялись мы с якоря, прошли Кронштадт и пошли в море.

Путешествие это я выписываю из журнала, веденного мною во время кампании и уцелевшего до сих пор[268]. Здесь я не стану говорить о всех мелочах, которые тогда записывал, и называть небольшие острова, которые [мы] проходили.

24-го числа я занемог и не помню дней. Мне нездоровилось, и я пролежал в койке и не писал моего журнала, и потому не помню, которого числа поутру прошли мы в очень близком расстоянии остров Готланд, с которого я снял вид. Потом прошли вдали на левой руке Ревель[269] и далее на горизонте острова Даго и Езель. После того дня четыре мы лавировали около шведских шхер[270] и не могли в них попасть. Но, наконец, 7-го числа июля стали мы на якорь в 30 верстах от шведских маяков. Посланный на берег за лоцманом мичман привез его на фрегат 8 числа в 10 часов при очень крепком ветре, и в полдень снялись мы с якоря и пошли к шхерам, в которые вошли в пятом часу пополудни. При входе в шхеры прошли мы лоцманскую деревню, построенную на голых камнях. Избушки этой деревни все выкрашены красной краской, как почти и все деревни по шведским берегам и в шхерах. Есть в этой деревне и два каменных дома, вероятно принадлежащие начальствующим над лоцманами. За этою деревнею, стоящею на голом каменном острову, прошли мы несколько островов голого камня, покрытых мохом, а частию кустами можжевельника и ельником. Между этими островами из голых каменьев встретили мы два довольно хороших вида, а особливо мыза[271] одного стокгольмского пивовара, которую мне очень хотелось нарисовать, несмотря [на то], что эту мызу очень портила красная краска, которою выкрашены все на ней строения. Но, к сожалению, [я] не мог этого сделать, потому что при свежем попутном ветре мы шли шхерами очень скоро. За этою дачею мы уже более ничего не видали, кроме голых каменных островков и на них несколько самых бедных избушек.

В 8-мь часов приехали к нам на фрегат какие-то чиновники из таможни и сказали провожавшему нас лоцману, чтобы он объявил капитану фрегата, что никакому военному судну не дозволено давать лоцманов для провода шхерами в Стокгольм без особого на то разрешения из столицы, почему мы тотчас и бросили якорь.

9-го числа приехал к нам на фрегат из крепости Ваксгольм шведский капитан для объяснения с нашим капитаном. Поутру в этот же день по отъезде шведского капитана уехал Андрей Яковлевич Перфильев в Штокгольм к нашему посланнику Будбергу[272]. А в 9-м часу вечера приехал к нам другой капитан из той же крепости и привез нам позволение идти в Штокгольм.

На другой день капитан, взяв меня и еще трех гардемарин, поехал в крепость Ваксгольм. По приезде туда были мы очень хорошо приняты комендантом этой крепости господином Ережгольмом. Он показал нам всю крепость и все ее внутреннее устройство и магазины[273], после чего зашли [мы] в дом коменданта и, пробыв у него несколько времени, возвратились назад. Из крепости нам салютовали из пушек четырьмя выстрелами, а мы прокричали им четыре раза: «Ура!» — и, приехав на фрегат, стали сниматься с якоря и в девять часов пошли к крепости, и как скоро с нею поравнялись, то она нас приветствовала 22-мя пушечными выстрелами, а мы отвечали 23-мя и, прокричав друг другу несколько раз «Ура!», от нее удалились. Прошедши несколько времени буксировкою, стали на якорь. Переночевав тут, на другой день, то есть 11-го числа поутру, подняв якорь, пошли к Штокгольму. Перфильев в это время возвратился от посланника и привез с собою двух кавалеров[274] нашего посольства, которые с нами на фрегате вошли на стокгольмский рейд. Пройдя таможенную крепость, по салютовке с обеих сторон, стали мы на якорь. Часу в девятом завезли верпы[275] и подтянулись к крепости, где и играли вечернюю зорю[276].

12-го числа после утренней зори, когда мы и они подняли свои флаги, то мы им салютовали из 7 пушек, и они отвечали нам тем же числом. Погода была прекрасная, совершенно тихая и ясная. Большой залив, на котором стоит Стокгольм, освещенный утренними лучами солнца, был гладок, как зеркало. Вскоре после заревой пушки, вошед на шканцы[277], я увидел на этой гладкой серебристой поверхности огромное множество черных силуэтов крошечных лодочек с одним человеком, сидящим посредине, или двумя по концам лодочки, с раздвинутыми в стороны и поднятыми от локтей кверху руками, беспрестанно качающихся из стороны в сторону. Это странное действие стольких сотен людей меня чрезвычайно удивило, и я никак не мог понять причины этого действия, но мне объяснили это. По этому заливу, на котором стоит Стокгольм, в некоторые времена лета проходит огромными массами по всему почти заливу и не на один аршин в толщину маленькая рыбка, вроде наших килек. Рыбаки, сидящие в маленьких лодочках, имеют каждый в правой и левой руке коротенькое (около трех четвертей аршина) удилище, то есть палочку, к тому приготовленную, к концу которого прикрепляется самая бичеватная или волосяная уда длиною в две или более аршина, как кому удобнее для ловли рыбы, из тоненькой бичевки или по большей части свитой, как обыкновенно из конских волос. На концах этих удок прикрепляются коротенькие тоненькие, вершка в два [удочки], сплетенные из конских волос, на концах с крючками, как у обыкновенных удочек, и прикрепляются по четыре, по пяти и по шести и даже более таким образом, что эти коротенькие удочки одна от другой расходятся в разные стороны. От этих удочек, прикрепленных к главной, то есть двухаршинной уде, вверх по ней на полтора или два вершка, а может быть несколько и более, прикрепляется опять такое же число коротеньких с крючками удочек, как на конце этой главной удочки или более, что, разумеется, зависит от рыбаков, кому как по его опыту удобнее, как вообще вся пропорция этих странных удочек, и прикрепляются таким образом, что от главной уды, от одного места они идут во все стороны, а под ними на таком же расстоянии по главной удочке вверх прикрепляются еще такие же маленькие с крючками удочки. И таким манером это повторяется по шести и восьми раз, как какому из рыбаков удобнее. Вообще все размеры этих странных удочек зависят от произвола рыбаков. К концам главных удочек прикрепляются также свинцовые гирьки, чтобы опущенные в воду удочки находились в воде в вертикальном положении и посредством довольной тяжести этих гирек могли удочки свободно проникать толщину массы плывущих рыбок.