Записки - [52]
Варшава для меня была фатальна. Прибыл я с полком 15 декабря и привез с собою экономического провианта почти на месяц, но от казны удовольствован был по 17-е число. Тогда случилось, что подполковник Ржевский, командир одного егерского батальона, не имел более провианта, да и в магазинах также его не было. Для сего батальона от разных полков собирали провиант для ежедневного продовольствия. Генерал-поручик Ферзен, командующий войсками, расположенными в Варшаве, отдал приказ, что ежели полковые и батальонные командиры узнают, что в магазинах провианта нет, то заранее бы доносили, по которое время провиант у них кончится, в противном случае таковые нерадивые начальники будут отвечать перед военным судом. И как тот день был уже 17-е число, то я рапортовал, что Козловский полк провианта не имеет, да и в магазине, по справке моей, не имеется. Рапорт, отправленный мною того же дня к бригадному командиру, г<енерал>-м<айору> Буксгевдену, пролежал у него в канцелярии более суток, почему Ферзен получил оный уже чрез два дня. Он тотчас поехал к фельдмаршалу графу Суворову доложить, что обер-провиантмейстер Слепушкин ложно уверил графа, что все полки удовольствованы по 22-е число, а полк Козловский уже два дни без провианта. Граф сказал: «Помилуй бог, нехорошо, Слепушкин за ложь будет солдат». Все сие происшествие узнал я уже после.
Я лег спать, как ночью слышу, что меня будят; просыпаюсь и вижу у моей постели на коленях стоящего штаб-офицера. Я удивился, спрашиваю, кто он и чего от меня хочет? «Я обер-провиантмейстер Слепушкин; от вас зависит, чтоб я завтра же был солдат или остался в своем звании». — «Как это?» — «Вы рапортовали, что полк снабжен провиантом только по 17-е число, и фельдмаршал мне объявил, что ежели я ему от полка не представлю промеморию[183], что он удовольствован по 22-е число, то поклялся, что он никогда еще никого не сделал несчастным, но меня разжалует в солдаты». — «Что же мне делать?» — «Я привез провиант; прикажите принять и дать мне в приеме квитанцию». Как должен я был поступить? Ежели я ему в том откажу, я буду причиной несчастия человека; ежели исполню его просьбу, то сделаю чувствительнейшее неудовольствие генералу Ферзену, всеми уважаемому, и которого я душевно почитал. Однако ж я решился огорчить Ферзена и не сделать несчастным человека, мне незнакомого, и которого по репутации знал даже за человека, не имеющего честных правил.
Я велел разбудить квартермистра и ротных приемщиков, приказал принять провиант по 22-е число и раздать в роты, что и было исполнено. Написал рапорт, что после поданного от 17-го числа моего рапорта полк удовольствован провиантом по 22-е число, поставя на рапорте 19-е число, и отправил тот же час в бригадное дежурство, а тем же числом Слепушкину дал в приеме квитанцию; на спрос же его бумагою, по которое число удовольствован полк провиантом, дал промеморию уже 20 числом.
Слепушкин, как скоро был допущен к фельдмаршалу, то представил данную мною ему промеморию. Граф послал дежурного генерала Арсеньева показать оную Ферзену и сказать: «Нехорошо обижать немцам русских». Ферзен, до которого последний мой рапорт еще не дошел, чрезвычайно мною был раздражен; тотчас написал к фельдмаршалу рапорт с требованием, чтобы я был предан военному суду за ложное донесение. К счастию моему, того же числа наряжен я был считать экстраординарную сумму с двумя другими штаб-офицерами. Я явился в канцелярию в 11 часов; правитель канцелярии, г<осподи>н Мандрыкин, вручая мне книгу и ордера, сказал: «Извольте поспешить счетом и представить сегодня в 9 часов вечера; графу нужно сего же дня отчет отправить». Сумма была с лишком 50 тысяч червонцев; я говорил, что в такое короткое время счесть невозможно, но Мандрыкин с грозным видом сказал: «Я не знаю, можно ли или не можно, но я вам объявляю графское приказание, впрочем, это ваше дело; как вы хотите, только знайте, что уже и курьер к отправлению готов, а граф отговорок не любит».
Нечего было делать; с собравшимися моими товарищами принялись считать; суммы выдаваемы были большим числом, большею частью шпионам; два ордера были не подписаны, на 150 червонцев; я показал их Мандрыкину, сказав, что счетная комиссия принять их не может. Мандрыкин сказал: «Граф их после подпишет, извольте считать». Я предложил своим товарищам, которые не хотели брать на свою ответственность, но я их уверил, что ежели будет взыскание, то я за сию сумму отвечаю, на что они и согласились. Итак, мы успели сделать счеты, подвести итоги и сделать счетную выписку, [которую], при рапорте графу, принес я к Мандрыкину в назначенный срок, который просил меня подождать, пошел к его сиятельству и, вынеся от него, показал мне подписанные те ордера, которые даны были мне без подписи.
Мандрыкин предложил мне свои услуги, а как я благодарил за его ко мне доброхотство, сказав, что на сей раз я не имею никакой нужды, он возразил: «Полно, не могу ли теперь же я вам услужить?» И тогда показал мне рапорт Ферзена, требовавшего меня судить военным судом. Хотя я перед судом и был бы оправдан, ибо действительно полк удовольствован был по 22-е число и рапорт мой о том послан был еще 19-го числа, дошедши до рук Ферзена чрез два дня после, но не менее того больно бы было быть под судом, что по обыкновению, вносилось в послужной список. Итак, я чрезвычайно сим огорчился. Он [Мандрыкин], видя мое смущение, сказал: «Не беспокойтесь, граф никогда этот рапорт не увидит, и мы его ускрамим» (слово, употребляемое графом), и тогда же его разодрал.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.
К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.
Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.