Записки - [11]

Шрифт
Интервал

.

Теперь я делаю отступление и скажу о жизни Зорича и о Шклове. Ни одного не было барина в России, который бы так жил, как Зорич. Шклов был наполнен живущими людьми всякого рода, звания и наций; многие были его родственники и прежние сослуживцы его, когда он служил майором в гусарском полку, на его совершенном иждивении; затем отставные штаб- и обер-офицеры, не имеющие приюта, игроки, авантюристы всякого рода, иностранцы. Французы, итальянцы, немцы, сербы, греки, молдаване, турки, словом, всякий сброд и побродяги, всех он ласково принимал, стол был для всех открыт; единственно для веселья съезжалось даже из Петербурга, Москвы и разных губерний лучшее дворянство к 1 сентября, дню его именин, на ярмонки два раза в год, и тогда праздновали недели по две и более; в один раз было три рода благородных спектаклей, между прочим французские оперы играли княгиня Катерина Федоровна Долгорукая, генерал-поручица графиня Мелина и прочие соответствующие сим двум особам дамы и кавалеры; по-русски трагедии и комедии — князь Прокофий Васильевич Мещерский с женою, и прочие; балет танцевал Д. И. Хорват с кадетами и другими, польская собственная труппа. Тут бывали балы, маскарады, карусели, фейерверки, иногда его кадеты делали военные эволюции, в шлюпках на воде катания. Словом, нет забав, которыми бы к себе хозяин не приманивал гостей, и много от него наживались игрою. Хотя его доходы были и велики, но такового рода жизнь ввела его в неоплатные долги.

В числе живущих у него был турецкий князь Изек-бей, второй сын сестры царствующего султана[45]; когда Зорич был в полону, он с ним был знаком и пользовался его благодеяниями. Сей князь был сперва воспитан тайно под чужим именем, ибо, по турецким законам, сестра султана одного только может иметь в живых сына, а последующих должна при рождении задушать. По материнской природной нежности мать сберегла его, когда же начали догадываться, что он близкий человек султану, то мать его отправила в чужие край, и он, быв во Франции, данные ему деньги все прожил, а более ему не присылали; вспомня свое знакомство с Зоричем, приехал в Шклов просить взаимной помощи, в чем ему и не было отказано. Он был прекрасный и любезный человек, говорил хорошо по-французски и скоро выучился изрядно говорить по-русски; впоследствии старший брат его умер, то султан, узнав о нем, позволил ему возвратиться в Константинополь. Многие русские его потом там видели и сказывали, что дан ему чин подавать султану умываться. Я для того о нем сказал, что можно ли было подозревать кого-либо, с каким намерением кто там жил? Тем более Зановичи могли быть без малейшего замечания, ибо они приехали как путешественники, познакомившись в Париже с Неранчичем, родным братом Зорича, и которого ссудили немалым числом денег, приехали же, имея паспорты, жили роскошно и вели большую банковую игру.

По последствию открылось, что как Зорич был много должен, то они [Зановичи] хотели заплатить за него долги, а Шклов с принадлежащим имением взять в свое управление на несколько лет, пока не получат своей суммы с процентами, а Зоричу давать в год по сту тысяч рублей, по тогдашнему времени большая сумма; для сего просиживали с ним, запершись, ночи, уговаривая его по сему предмету, и употреблен в посредство учитель, бывший в корпусе, Салморан. Зорич говаривал, что скоро заплатит свои долги и будет опять богат, что подало подозрение, что он участвовал в делании фальшивых ассигнаций. Тоже послужило к таковой невыгодной для него мнении, что два карла меняли фальшивые ассигнации; то случилось оттого, что они держали карты, а на больших играх, особливо когда Зановичи метали банк, за карты давали по сту рублей и более.

Графы Зановичи родом из Далмации; меньшой из них был иезуитом; по уничтожении сего ордена монахов, возвратился к брату, который, прожив имение, стал жить на счет ближних разными оборотами; оба получили хорошее воспитание, при большом уме обогащены были познаниями; во многих были государствах и везде находили простячков, пользовались то игрою, то другими иными хитрыми выдумками; сказывали даже, что их портреты в Венеции были повешены, а они, сделав какое-то криминальное дело, успели ускользнуть; таким образом встретились с Неранчичем в Париже, как сказано прежде, и видно, что план их тогда же имел основание.

Когда уговорили Зорича на их предложение, то старший остался в Шклове, а меньшой уехал за границу, под видом там продать свое имение и приехать с деньгами для заплаты его [Зорича] долгов, но истинный предмет, чтобы там наделать фальшивых ассигнаций и уже приехать с готовыми в Россию и для делания оных привезти инструменты; он был за границею несколько месяцев, а по возвращении проживал в Шклове до приезда светлейшего князя с полгода. С отъездом его светлости в Дубровну меньшой Занович с Салмораном отправились в Москву.

Отец мой послал одного курьера обогнать его и известить главнокомандующего в Москве, а другого вслед, для надзирания за Зановичем.

Председатель Малеев, получа наставление, с земскою полицией и губернскими драгунами отправился в Шклов, ночью застал старшего графа Зановича в постели, отправил его за караулом в Могилев, прямо в губернское правление, квартиру окружили его караулом; также взяты Зоричевы карлы, а с самого Зорича взята подписка не выезжать из дома, пока не сделает ответа на запросные пункты. На квартире Зановича, по осмотре, ничего подозрительного не оказалось; найдено тысячи две рублей золотом, несколько сотен фальшивых ассигнаций и несколько вещей из дорогих каменьев. Камердинер его оказался девкою — его любовницею — итальянкою, но она ничего не знала; вся в том его [Зановича] была и услуга, ибо он только на квартире ночевал, а в прочее все время был в доме у Зорича. Князь Изек-бей был великий неприятель сих побродяг, беспрестанно с ними ссорился и неоднократно уговаривал Зорича, чтобы их прогнал.


Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».


Моя жизнь

Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.


Воспоминания

Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».


Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.


Дневник. Том 1

Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.