Записки дурнушки - [5]

Я иду за милой следом

В темной чаще, в глухомани.

Чуть, приближусь к ненаглядной —

Прерывается дыханье.

Ну, это другое дело, это я понимаю, эти стихи как стихи. Эминеску, что вы хотите! Уж не настолько я темная, чтобы не отличить Эминеску от Игоря. Игорь обрадовался, что я угадала, чьи стихи, будто выиграл по лотерейному билету автомашину «Волга». За это в награду он читает еще, потом еще, потом еще — целый час стихов. Такой уж Игорь — когда на него находит дурман, то никого не щадит, ни себя, ни слушателей. Стихи, конечно, прекрасные, но сколько можно! Я сидела неподвижно, слушая его, и у меня онемели руки и ноги. Лучше бы погуляла по парку или сходила в кино. Осторожно намекаю:

— Не знаешь, что сегодня в кино?

Думаете, услышал? Как бы не так. Провел языком по высохшим губам, и вновь шпарит — Пушкин, Эминеску, Лермонтов… Как только в голове умещается такое количество стихов?! Вместительная голова, хоть и небольшая. Вот только очки — досада. Поэту в очках как-то не личит. Никак не идут очки поэту. Ученому — да. Ученого они даже облагораживают, делают более значительным. Любопытно, как целуется человек, который носит очки? Мешают, наверно. А ведь если Игоря не остановить, он до завтра будет тарахтеть. Чего лукавить, говорю прямо, что хочу погулять. Игорь сперва удивился, потом взглянул так, будто я его в чем-то обманула.

— Ну ладно, послушай еще одно, и все, — и, не дожидаясь моего согласия, начинает еще одно стихотворение.

Но тут я увидела: к нам направляются Алиса и Мариора, а с ними Мирча с иняза. Слава аллаху, повезло!

— Усовершенствуетесь?! — кричит Алиса издалека.

Они хохочут, у них прекрасное настроение. Все румяные, глаза сверкают, счастливые. Перебивая друг друга, мои подружки рассказывают, как они учились грести на лодке, а потом качались на качелях. За счет Мирчи, конечно. Мне завидно, отчего я, дура, не пошла с ними. Мирча — человек сдержанный, неразговорчивый, всегда согласно улыбается. Не хочет показаться развязным и легкомысленным. Президент что надо. В прошлом году его избрали президентом студенческого интернационального клуба. Впрочем, с этим клубом просто комедия — президент есть, а клуба нету, существует лишь на бумаге. Но Мирча относится к своему столь высокому званию с должным пиететом, всерьез. Даже усы для солидности отрастил. И волосы отпустил, как у девчонки. Как говорят, мамалыга покрывается коркой. Интересно, что он ищет у историков? Кажется, приглянулась ему наша Мариора. А может, хочет завлечь в свой несуществующий клуб? Мариора сделала бы честь любому учреждению такого типа. Она умна, смышлена, а сегодня еще возбуждена — на себя не похожа. Ведь обычно она молчалива, отличается лишь старательностью. Алиса отводит меня в сторонку и, умирая со смеху, многозначительно кивает в сторону новоявленного влюбленного. Я не ошиблась в своих догадках, однако делаю вид, что ничего не понимаю. Алиса поворачивает мою голову в сторону Мирчи с Мариорой, мол, неужели не ясно? Ладно, не буду мучить ее, ясно. Алиса усмехается. Она с коварной ухмылкой подходит к ним, нагибается к подолу Мариоры, снимает, может быть, и не существующую, нитку и небрежно говорит:

— У тебя к платью прилипла нитка, есть примета: скоро замуж выйдешь.

Ну и чертовка эта Алиса!

— Голодной курице просо снится, — парирует Мариора.

Ребята не обращают внимания на их пикировку, обсуждают что-то в сторонке. Кажется, толкуют о роли поэзии в интернациональном воспитании студенчества.

Вижу, что Мариора и Алиса прямо-таки умирают с голоду. Я, как бы между прочим, говорю, что приезжал ко мне отец… Через минуту все ринулись к нам в комнату, чтобы расправиться с отцовскими гостинцами. Свежая сладкая овечья брынза, зеленый чеснок, жареный молодой ягненок — все это испарилось в мгновение ока, словно и не бывало. В пиршестве, конечно, приняли участив Мирча и Игорь. Будь благословен, отец, что потрудился заехать сегодня ко мне!

Когда чуть насытились, вспомнили о Лилиане. Поздно спохватились, спасаю, что еще можно спасти, — надо хоть что-нибудь оставить ей. Алиса принялась доказывать, что Лилиана не переносит даже запаха баранины, а барашков и видеть не может.

— У Лилианы очень красивые глаза, — внезапно и совсем некстати говорит Игорь, а сам смотрит в мою сторону, и я чувствую, как по моей спине пробегают мурашки.

— Все относительно в этом мире, — глубокомысленно заявляет Мариора.

Она не ахти какая красавица, но разговор о глазах Лилианы задевает и ее. Однако Мирчу эта тема совершенно не интересует, он в который раз начинает развивать перед нами перспективы международного студенческого движения.

Из-под стола на нас с укором смотрит отцовский кувшин. Игорь вежливо поинтересовался:

— Что в нем? Керосин?

Намек понят, предлагаю продегустировать. Однако Алиса схватила кувшин и спрятала его подальше:

— Учитесь обуздывать свои желания.

— А что, — любопытствует Мирча, — вино отравлено?

— Дегустация состоится после экзаменов.

Идея хорошая. Голосуем. За? Против? Двое против троих. В это время в дверь заглянул Виктор. Конечно, ищет Лилиану. Предлагаем и ему принять участие в голосовании, но он чем-то недоволен, губы плотно сжаты, взгляд свиреп. Молча исчезает, даже не удостаивая нас словом. Голосование голосованием, но я все же предлагаю ребятам по рюмочке. Попробовали по стаканчику, хотя Игорь почему-то стал ломаться. Но вылил и он. Чтобы кувшин больше не соблазнял, стеариновой свечой заливаем пробку, сделанную из кочана кукурузы. Раз договорились вскрыть после экзаменов, значит, так и будет. Ребята уходят немного расстроенные, а мы опять за зубрежку. Имя Лилианы больше никто не упоминает, хотя, мне кажется, каждая из нас думает о ней.