Записки доктора (1926 – 1929) - [16]

«За ваше лекарство чувствительно вас благодарю: аппетит необыкновенный: прямо, можно сказать, не аппетит, а “жора”: ем, ем и всё мало!»

«Благодарю вас за ваше “приятствие”».

«На днях был у вас мужичишко: такой мусорный, никудышный, просто сопля какая-то, а не мужик, посмотреть тошно: ну дак это мой муж!»

«Болит под обоими “крылышками”».

– Сколько вашему ребёнку лет?

– Два года, три месяца, двадцать три дня, шесть часов…

Имена: Ревмира, Джера.

«А уж нервы мои никуда не годятся… Самое главное – сна нет… Не сплю и не сплю… Уж я вам прямо скажу: не сплю из-за мамаши. Взяла манеру молиться по ночам. Только начнёшь засыпать, начнёт мамаша возиться, кашлять… А потом молиться зачнёт вслух… Ну хорошо бы одну-две там молитвы, а то часа на два машину заведёт… Сил никаких нет! Перегородка тоненькая, всякий шепоток слышен… Мамаша, говорю, дорогая, надо же людям покой дать! Если вам не спится, так я-то чем виноват! Мне нужно на службу идти: сегодня не поспи, и завтра, и послезавтра – с ума сойти можно! Вот уйду на службу: пожалуйста, хоть целый день молитесь; сделайте милость – не запрещаю: хоть лоб себе расшибите!..

Ну и пойдёт тут у нас баталия… Она меня и “басурманом”, и “нехристем”, и всякими другими словами, а я пошлю её к “чёртовой бабушке”, а то и ещё похуже – прямо, можно сказать, матом обложу… Самому потом смешно станет, да и жалко, что старуху обидел. Давал себе слово – ничего не говорить: одеялом голову закрою наглухо, да ещё и ухи заткну – душно, вспотею весь! Откроешь голову, а тут тебе: шу-шу-шу, жж-жж-жж! Хоть что хошь – не заснёшь, да и полно!..

Два дня крепился, а сегодня не выдержал – запустил в перегородку сапогом. Сам сознаю, что глупо, а ничего поделать не могу… Всё молилась как следует: “Богородицу” там, “Отче наш”, за здравие, за упокой и пр. и пр. А сегодня слышу: “Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалище губителей не седе”[50]. Во весь-то голос! Сразу видно, что нарочно, со зла… Потому, какая же это молитва? И вовсе тут никакой молитвы нет!.. Конечно, глупо было с моей стороны сапогами кидаться, а вот поди ж! И уж чувствую: как услышу опять про “седалище” – обязательно запущу опять чем-нибудь, а то и отдую мамашу! Ведь вот какая анафемская жизнь!»

«Покашливаю когда-некогда – так среденько».

IX месяц 1926 г.

«Когда родила я дочку – муж уговорил устроить Октябрины… Назвали дочку Ревмирой в честь мировой революции. Ну, думаю, что ж: Ревмира так Ревмира – ничего, имя звучное! Я уж и привыкла… А вот теперь мужа сократили, не посмотрели, что партейный! И идут у нас теперь грехи… Я его браню – зачем дочку назвал не по-людски: вдруг всё перевернётся?

Куда мы деваемся с таким прозвищем?! Да и всё врал, говорил, что по службе дальше двинут… Вот тебе и двинули! Пожалуйста – без места! Говорил – сам не ожидал! Ну и дурак, коли не ожидал – только дочку понапрасну испоганил!»

Мать приносит девочку трёх лет с просьбой осмотреть её… Сама вся бледная, трясётся, на лице ужас… «Приходят со двора – вот эта маленькая и другая дочка постарше – 5 лет. Маленькая плачет. Спрашиваю, о чём ты? Старшая и говорит: “Её Васька (сын другого жильца, 7 лет) обсикал!”» Оказалось, что Васька положил маленькую на землю, сам на неё лёг и что-то с ней делал. «Побежала к соседям, говорю им про мальчишку… Отец только смеётся: “Эка беда какая, что поиграл с девчонкой: обмочилась, так высохнет!”»

«Доктор, миленький доктор, куда деваться от этого ужаса!»

На улице, на крыльце одного дома, группа человек десять, тут же вместе со взрослыми несколько мальчиков 10–12 лет. Один взрослый рабочий читает местную газету «Рабочий и пахарь» с подробностями показательного процесса об изнасиловании работницы. Дети с жадностью заглядывают в газету через плечо читающего. На лице одного мальчика скверная усмешка.

Вечером на улице догоняет меня толпа девочек-подростков. Разговор: «Сегодня интересный процесс…» – «Ах, это об изнасиловании!» – «Пускать, говорят, будут только по билетам…» – «В газетах всё равно напечатают…» – «Ах, это совсем, совсем не то!»

Возвращаюсь поздно вечером в город со своей дачи. На монастырском поле догоняет меня девушка лет 15–16.

– Вы в город, дяденька?

– В город.

– Ну так я с вами и пойду, а то боюсь одна-то!

Дорогой рассказала мне, как на этом же самом поле на днях напал на неё какой-то парень, схватил за горло и всё хотел повалить.

– Я уж и кричала, и царапалась, и кулаками отбивалась… молчит и всё хочет повалить! Спасибо, красноармейцы услыхали и заступились. Услыхал, что бегут, и бросился в кусты. Не догнали.

Удивительная пословица: «На стриженую овечку Бог теплом дует».

«Пока жива, уж я с вами не расстанусь – как хотите!»

6. Х

Поздно вечером идёт по улице пара: впереди муж – рабочий, сзади, шагах в пяти, жена. Муж изрядно выпивши, шатается, часто останавливается и грозит кулаком жене: «Не смей идти за мной, стерва! Мать, мать… Уходи, говорят тебе… Не хочу домой – будет, насиделся!.. Пошла к… матери… и с ребятами вместе! Уходи, говорю, а то дам тебе по морде… Мать, мать… Хочу с друзьями жить и буду, а не с тобой – сволочью!»