Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 - [84]
– А сколько это будет хеллеров?[448] – спрашиваю их. – Целый мешок?
Насмешка подействовала, больше не подходили. Конечно, раз 8 тысяч крон, то я уже спрятал в карман свою претензию, что вместо обещанных 750 динаров в месяц решили выдать лишь по 600 динаров. Такая претензия теперь не встретила бы сочувствия: помилуйте, 8 тысяч крон! А между тем к 1 сентября у меня уже накопилось долгов до 1500 динаров.
К счастью, Державная комиссия во внимание к моему прошлому назначила мне «размен», т. е. пособие по 240 динаров в месяц. А то хоть волком вой!
Что всего удивительнее, в той провинции, где мы живем, сербы не оказывают русским никакого сочувствия: ни один серб не пустит русских в свою «кучу», т. е. дом, хотя бы куча эта стояла пустая и запертая. Сами хозяева входят в это святилище разувшись. И в то же время на словах изумительная ласковость.
– Ви йош нисте ручали?[449] – спрашивает вас серб, переваривая свой обед на лавочке перед домом: – То не добра![450] – И при этом сочувственно причмокивает.
Новый председатель суда господин Стефанович, молодой еще человек, явился к нам в канцелярию и был очень озабочен, достаточно ли я работаю? Он не интересовался, получил ли я жалованье, как я живу с семьей, не имея денег.
Наш добрейший Райкович горячо вступился за меня и показал какие-то мои работы. Стефанович милостиво кивнул мне, чтобы я сел. Во мне все кипело: я решил прекратить эту глупую сцену и заявил, чтобы председатель суда не беспокоился, ибо я уже подал просьбу о перемещении. Райкович еще больше встревожился и стал уверять меня, что я ему очень полезен. Добрый Райкович: это единственный человек, которого я здесь пока встретил. Такой же доброты и сестра его, которая живет с ним: на их иждивении находятся ее другая сестра с мужем и большой семьей. Я был на их хуторе (салаш): как обласкали и закормили меня там и на прощанье подарили двух уток.
С какой любовью вспоминали они о семи русских военнопленных, которые жили у них на хуторе четыре года и с которыми сам Райкович работал тогда в поле. Подумаешь, какие-то ангелы жили у них, а не русские мужики. Райкович уверяет и просит записать это в мои мемуары, что все четыре года эта провинция Венгрии – Воеводчина – жила трудом русских военнопленных. Тогда за русскими тянулись все сербы, и все открывали им свои кучи.
Хлопоты о перемещении я действительно начал, особенно после следующего инцидента: я уже говорил, что при назначении министр правды разрешил мне подать просьбу о комиссарстве. Я ее подал с письмом депутата Симоновича. Когда я сел в Бечее за стол писца, я сразу увидел, что я здесь не на месте, и в последнюю поездку в Белграде я вновь хотел просить министра о том же.
Однако после покушения на регента Александра и после убийства министра Драшковича[451] министры стали очень осторожны, и министр правды временно совсем прекратил приемы просителей. По совету Романова я написал министру письмо, и курьер передал ему это письмо при мне же.
Каково же было мое удивление, когда почти следом за мной к нам в Бечей на должность комиссара был назначен не я, а некто в сером, один из тех Ивановых, которые рассеяны повсюду и которых везде встретишь: бывший кавалерист, а затем тюремный инспектор. Я тотчас послал телеграмму министру и одновременно несколько писем знакомым, чтобы меня устроили в Министерство финансов в Белграде.
Вероломство министра правды с его невыполненным обещанием предоставить мне место комиссара меня страшно возмутило. Я вновь отправился в Белград с твердым решением во что бы то ни стало добиться перемещения.
Я прожил в этот раз в Белграде целую неделю, обил все пороги всех министерств, и все бесполезно. Тогда мне пришла счастливая мысль воспользоваться рекомендацией какого-либо видного депутата, обратившись к нему лично как к своему коллеге. Я избрал для этой цели председателя Финансовой комиссии Войя Вельковича, профессора юридического факультета, который и принял меня в демократическом Клубе Народной Скупщины. Я не ошибся в выборе: узнав, что я бывший член Государственной думы и секретарь Бюджетной комиссии, господин Велькович тотчас дал свою визитную карточку со своей подписью и кабалистическим значком, которая в тот же вечер открыла мне столь плотно захлопнутые двери в кабинет министра финансов Кумануди[452]. Министр приказал причислить меня в Информационное бюро (пресс-бюро) министерства, что и было исполнено на следующее утро, с назначением мне содержания в 1000 динаров. В министерство был вызван откуда-то шеф этого бюро Мита Димитриевич
