Записки археографа - [171]

Интрига состояла не только в столкновении активного деятеля Общества историков-марксистов Цвибака, аттестовавшего представителей дореволюционной университетской исторической науки, как «лейб-гвардии Романовых», с Грековым, представителем этой науки, ещё недавно – политическим заключённым, и не в собственно исторических спорах о Древней Руси, который должны были вести широкий специалист по Средней Азии, археолог и критик колониальной политики Цвибак с историком, 20 лет изучавшим историю Древней Руси, Грековым (Греков аккуратно отмечал, что различия касались лишь некоторых источниковедческих аспектов темы).

Суть конфликта – политико-методологическая. Цвибак абсолютно правильно, по схеме, ставил феодальный строй после рабовладельческого и предлагал именно так и объяснять историю Древней Руси[1122]. Греков предлагал едва ли не более рискованный вариант – уравнять тенденции развития германцев и славян и, в соответствии со схемой, предложенной Энгельсом, доказывал, что восточные славяне переходили к феодализму, минуя рабовладельческую формацию[1123]. Работы Ф. Энгельса, сами, в свою очередь, испытавшие сильнейшее влияние немецкой исторической науки, были важны и тем, что они обосновывали специфические условия, особый путь германского общества к феодализму (относительно слабое влияние античного наследия), то есть то, что позже будут называть «бессинтезным» переходом к феодализму[1124].

Древняя Русь, по предложению Грекова, приравнивалась к самым передовым народам средневековой Европы. Это решение было скорее политическим, чем научным. Как оказалось, выбор Грекова был точным. В 1934 г. Б. Д. Греков был избран членом-корреспондентом АН СССР.

Россия, Энгельс И учебники. То, что «погода» в исторической науке начала меняться, свидетельствует публикация монографии Б. Я. Владимирова «Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм»[1125], вышедшей посмертно в Ленинграде в 1934 г. Книга была написана, судя по предисловию вдовы автора, Л. Владимировой, в 1930-1932 гг. Работа не только чрезвычайно интересна в своей концептуальной сути, не только изысканно профессиональна.

Отмечу поразительные сведения, которые сообщает Л. Владимирцова о судьбе книги. Вспоминая об обстоятельствах подготовки книги к изданию, она пишет: «В конце июля или начале августа (1931 г. – Р. П.) Борис Яковлевич передал права на издание книги Ленинградскому Восточному институту имени Енукидзе. …В связи со сменой ректоров, рукопись год лежала без движения; осенью 1932 г. возобновились переговоры о пересмотре контракта. Одновременно Сергей Федорович Ольденбург, по поручению Академии Наук, предложил печатать в изданиях Академии. …Сергей Федорович Ольденбург обещал помогать советами. …Кроме покойного Сергея Федоровича, за интерес и внимание к рукописи я благодарна профессору Пеллио и друзьям Бориса Яковлевича, академикам И. Ю. Крачковскому и В. М. Алексееву»[1126].

Лидия Владимирцова, подписавшая 17 мая 1934 г. своё предисловие к книге мужа, не могла не знать, что и Ольденбург, и Крачковский – обвиняемые по «академическому делу». Особенно когда речь шла о событиях 1931-1932 гг. Тем более этого не могли не знать редакторы и цензоры. Однако уже тогда, весной 1934 г., обвинения трёхлетней давности переставали быть препятствием для возвращения в науку.

«Школа Покровского», наследие Покровского стало выкорчёвываться с редкой последовательностью. 14 января 1934 г. и. о. председателя Учёного комитета Ю. М. Стеклов сообщает, что 8 институтов красной профессуры, 12 институтов марксизма-ленинизма и их подготовительные отделения, 2 востоковедных института и т. д. и т. и. и ряд научных учреждений, входящих в систему Ученого комитета, оказались лишены права самостоятельного присуждения учёных степеней и званий[1127]. Это право было сохранено только за Комакадемией.

В первой половине 30-х гг. следуют один за другим два потока в культурной политике страны.

Прежде всего, в начале 30-х гг. в СССР возникла сеть высших технических учебных заведений, где начинается подготовка специалистов для промышленности. За годы первой пятилетки число техникумов выросло в 3,3 раза, вузов – в 5,6 раз[1128]. Промышленность была обеспечена молодыми, образованными специалистами.

Второй поток – это подготовка специалистов гуманитариев и, прежде всего, историков. Напомним, что в начале 20-х гг. исторические факультеты в университетах и педагогических институтах были закрыты. В школах учащимся преподавалась не история, а обществоведение. Однако к середине 30-х гг. историческое образование и воспитание историей оказалось востребованными властью.

В качестве предварительного условия требовалось снять с российской истории клеймо «великодержавного шовинизма». В выступлении на XVII съезде ВКП (б) в начале 1934 г. Сталин по существу отказался от прежнего, шедшего от XVI съезда, объявления великодержавного шовинизма главной опасностью в национальном вопросе.

5 марта 1934 г. на Политбюро ЦК ВКП (б) обсуждался вопрос «о постановке в школе преподавания гражданской истории и о мерах, необходимых для улучшения этого дела». 29 марта Политбюро ВКП (б) записало протокольное решение «О составлении учебников по истории для средней школы». Должны были быть подготовлены учебники по истории древнего мира, средних веков, новой истории, новой истории зависимых и колониальных стран, истории СССР. Учебник по истории СССР должны были писать Η. Н. Ванаг (руководитель), Б. Д. Греков, А. М. Панкратова и С.А. Пионтковский.