Записки ангела - [6]

— Отдохни чуток… — сказал я ему и повернулся к приятелям. — Ну что?

Юнцы были неподвижны. Напружинясь, стояли они, готовые, словно конькобежцы, в любой момент рвануться и убежать.

— На колени! — рявкнул я почему-то вдруг восстановившимся голосом.

— Ты знаешь что… Ты это… — начал было храбриться один из них и нерешительно двинулся ко мне. Но приятель схватил его за рукав:

— Не надо, Лех, а… Он каратист… Не видишь, что ли…

И тут меня осенило. Да, да, я каратист, надо убедить их в этом во избежание лишних разговоров. И снова взмахнув крылами, я взлетел над землей и завопил что было мочи:

— Акутагава!!! Рюноскэ!!!

Сам не пойму, почему прокричал я эти слова, ничего больше в голове не было, ни одного восточного слова, и потому пришлось воспользоваться именем писателя, которого люблю. Но мальцы, как видно, его не знали и приняли сии звуки за боевой клич каратиста, и в тот же миг их словно ветром сдуло — понеслись по дороге, только ветки трещали.

О погоня! Погоня? О мелькание верстовых столбов! О шум ветра в ушах! Сначала я бежал за ними. Но у страха глаза велики, а ноги быстры. Мне было не угнаться за ними. Тогда, пустив в ход крылья, я в несколько секунд настиг бежавшего позади:

— На колени! На колени, сволочь!

И тут наконец я увидел то, чего жаждал: мальчик рухнул наземь, прополз метра полтора и после, встав на колени, сложил руки на груди:

— Прости, дяденька, прости, пожалуйста…

— Говори, сволочь, кто вас научил меня избить?

Малец морщил прыщавое лицо, не зная, видно, как поступить. Я замахнулся кулаком над его головой, как боксер над кожаной грушей.

— А-а-а-антоний Петрович… — с трудом выговорил пацан.

— И что он за это обещал? Говори! Ну!

— Джины фирмовые и по десятке чистыми…

— Ха-ха-ха… — рассмеялся я. — Недорого он вас купил, недорого… Ну, а теперь вали отсюда! Ну!

— А бить не будете? — искривил личико недоросль.

— Не буду. Иди.

Затравленно поднялся он с земли и сначала пошел, а после вдруг побежал, сверкая подошвами башмаков. И только тогда почувствовал я, как дико устал.

Кто я? Что я?

Не помню, как приплелся домой и завалился на диван. Но помню, что полночи не спал и, глядя на ущербную луну в окне, думал…

Крылья? Мне? Но почему мне? И почему крылья? И кто я теперь? Ангел? Херувим? Но ведь я не верю в бога. И воспитан, как материалист. И потому не могу поверить в божественное происхождение крыльев. Тогда я стал пытаться объяснить их появление с материалистических позиций. Вспомнив Дарвина, я сказал себе: а может, ты первый плод эволюционного развития, может, всем людям назначено в будущем летать, и ты полетел первый, как когда-то давным-давно на заре человечества первая — поистине великая — обезьяна поднялась на задние лапы, освободив тем самым передние для труда? Может быть, так, но тогда как объяснить, что я не вижу своих крыльев и только чувствую их? Как объяснить, что вот тогда, лежа на диване с заложенными за голову руками и глядя в окно на разбушевавшуюся Хлынку, я был простой человек, которому всего-навсего не спится. Но стоило мне захотеть, как крылья тут же обнаруживались и, напружиниваясь, топорщились за спиной. Как объяснить это, дядюшка? И другой вопрос мучил меня: а что же дальше? куда теперь? что делать мне с крыльями? как жить? какие обязанности, какая ответственность накладывается на меня? И так и сяк гадал я, но ничего не мог уразуметь. Я сейчас удивляюсь своей наивности. Я хотел за одну ночь разрешить вековечный вопрос. Я поныне не понимаю, кто я такой. Я и поныне долгими бесконечными днями (ведь днем нельзя писать), отвернувшись лицом к стене, все думаю о том же…

Забылся я лишь под утро, когда бледная луна уже пряталась за лес, а макушки берез становились розовыми от восходящего солнца. Тогда-то и приснился мне тот странный, страшный сон, который был как будто бы предвестником моей судьбы. Я видел себя летящим над землей подобно птице в стае таких же, как я, белокрылых людей. Зеленые поля стелились внизу, нежная голубизна пленяла взгляд. Нас было много, огромная стая, заполнившая полнеба, будто стая перелетных птиц. Какая-то музыка звучала вокруг, похожая на орган. Мы были наги, лишь только короткие алые плащи прикрывали малую толику наших тел и трепыхались на ветру, как флаги на демонстрациях. Вокруг меня были и желтолицые японцы, и рыжебородые шотландцы, и горбоносые армяне, и веснушчатые славяне, и великое множество других наций. Куда мы летели, не знаю. Но, помню, высокий смысл крылся в нашем полете. Потом новая деталь явилась в моих галлюцинациях. Заметил я, что впереди, на самом краю неба, возникла темень. Она быстро сближалась с нами, и вскоре увидел я, что это стая таких же, как и мы, крылатых людей. Среди них тоже было множество всяких наций. Но только не алые, а черные плащи трепыхались на них, и крылья их тоже были черны, как крылья воронья. Жуть брала от мрачного приближения чернокрылых. Кто они такие? Почему летят нам навстречу? И что сейчас будет? Затем, дядюшка, увидел я и вовсе страшную картину — две наши стаи столкнулись в небе, и начался кровавый бой, злой и, беспощадный. Чернокрылый наскакивал на белокрылого, белокрылый — на чернокрылого, стоны, проклятия, разноязычная брань… Из-за чего мы дрались, не ведаю, однако было ясно — кто-то из нас должен был умереть, пощады не будет… Один за другим падали вниз то чернокрылые, то белокрылые воины, уже и моя очередь подступала схватиться с кем-то, уже и моя очередь подступала — умереть или победить. И спервоначала дерзко глядевший вперед, в последний момент я вдруг испугался и, ринувшись в сторону, хотел уже было смотаться, спасая шкуру, но тут почувствовал, что крылья мои более не держат меня и я падаю вниз. О, это было ужасно, дядюшка! Казалось мне, что смерть моя близка. И я уже с жизнью прощался, но в этот миг кто-то застучал по небу, как по двери, и позвал меня: