Записка смертника - [59]
— Тогда, если ты меня так сильно любишь, почему ты ради меня не мог подождать?
— Потому, что мое желание быть с тобой намного выше всего. Я настолько сильно хочу быть с тобой, что…
В глазах все исчезло. Исчезла и Мисае, которой, мне так и не довелось все объяснить. Я не мог понять, где я нахожусь. Я не мог понять, в каком положении нахожусь сейчас, стою? Сижу? Лежу? Порю в воздухе? Куда все пропало? Почему я не вижу ничего? Где Мисае? О, нет. Мое сердце забилось слишком быстро. Боль была настолько сильной, что я упал в темноту. Какая ужасная кара постигла меня, что я перестал видеть лицо моей любимой? Почему окружающие меня звуки, пропали? Почему пропал именно прекрасный, звонкий, жаркий голос Мисае? Неужели, это очередной провал в памяти? Видение? Нет, я не смогу пережить, если все, что произошло со мной, всего лишь сон. Может быть, я умер? Тогда, я сейчас должен лежать в гробу, но я не чувствую сырости. Значит, я нахожусь в другом месте. Но где? Где я могу быть? А может, я сижу в машине, но у меня пропало зрение, а с ним и слух. Тогда Мисае, пытается сказать мне, что любит меня, или, что не хочет быть со мной, а я не слышу и не вижу ее? Неужели, я больше никогда не смогу увидеть прекрасного лица Мисае? Неужели, я больше не смогу услышать ее божественный, звонкий голос? Надо перестать думать об этом. Надо закрыть глаза, подумать. Если, я потерял зрение и слух, значит, мне надо вытянуть руку вперед, чтобы убедить себя в том, что я все еще в машине.
Я вытянул руку вперед себя, но вместо каких-либо твердых предметов, почувствовал только пустоту. Черная, глубокая, тихая пустота. Было настолько тихо, что я не слышал даже привычного шума, жужжания в ушах, который обычно бывает у человека находящегося в достаточно тихом месте. Что касается звука сердцебиения, то его я тоже не слышал, следовательно, бит пульсирующих сосудов тоже не было слышно. Чувствовал ли я какую-либо твердую поверхность под собой? Нет. Создавалось ощущение невесомости, которой, не было конца. Время перестало существовать. Сколько я уже сижу, порю, лежу, стою, в таком положении? Не знаю. Это ужасно, знать, что шанс вновь увидеть лицо Мисае, тает, как лед, также медленно и тихо.
— У-у-у, — тонкий голосок, врезался в уши, как вдох нашатырного спирта, разбудив слуховые рецепторы. Этот голосок принадлежал женщине, но звучал он так, будто принадлежал не совсем женщине, а русалке, ведь он был усыпляющим, навевающий страх.
Меня ослепила яркая вспышка, после чего я обнаружил себя сидящим на острых камнях. Вокруг туман, но не слишком плотный, потому что, я мог видеть вдалеке машину Мисае. Также, был виден ее силуэт, около берега реки. Первым, о чем подул, я не умер. Я увижу ее прекрасное лицо вновь. Только потом, в моем сознании обсело большое количество вопросов о том, что это сейчас было? Что, это за песня была? Что со мной происходит? Скорее всего, я сошел с ума, раз меня больше не волновали проблемы с моей головой, которая выдавала мне галлюцинации, или видения. Меня волновало только то, что я смогу увидеть Мисае. Смогу почувствовать ее энергию. Смогу почувствовать ее особый запах, которого нет абсолютно ни у кого. Смогу услышать ее прекрасный голос. Разве, это не было чудом? Чудом, что после этого видения, от которого я мог умереть, смогу снова быть с Мисае? По мне, так это было чудом. Мое желание быть с ней, готово заглушить любую боль во мне, любой каприз, любое доступное мне чувство.
Поднявшись с острых камней, я направился медленно к Мисае. Я хотел забыть обо всем. Я хотел быть только с Мисае. Хотел ее целовать, обнимать, говорить с ней. Сейчас или никогда. Сейчас, я собирался ее поцеловать. Не вступая с ней в диалог. Я собирался это сделать. Я знал, что она ответит мне взаимностью. Я знал, что она примет меня, какой бы национальности я не был. Кем бы я, не был. Мы встретили друг друга не случайно. Этому всему есть объяснение. Мы существовали друг для друга. Ее слова до сих пор сидели в голове.
«Если бы не твоя национальность, я принадлежала бы тебе».
Я сделал свой вывод, который был оправдан. Я стоял уже позади Мисае, взгляд которой был направлен в сторону гор. От нервов, я перебирал пальцами правой руки.
— Мисае, — положив руку на ее правое плечо, я повернул ее к себе, но вместо ее прекрасного лица, вместо ее самой, я увидел бледную девушку.
— А, это ты. Почему, ты всегда появляешься в те моменты, когда я хочу подумать над смыслом жизни?
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.