Западный край. Рассказы. Сказки - [39]

— Заткни ее, слышишь! Заткни! — в ярости крикнул он.

Но Тхао Ниа, запутавшись вконец, повел себя вдруг весьма независимо:

— А знаете, Муа Тоа, господину-то нашему, уездному начальнику, кузница там, за границей, теперь ни к чему, и лемехи он давно уж не продает.

— Ты, как тигр, угодил в западню и сам ищешь смерти! — Тоа задыхался от гнева, глаза его едва не вылезали из орбит. — Мое родовое имя — By! Запомни! Не желаю я зваться именем рода Муа[60] — подлой семьи ублюдка Шонг Ко! Я давно отрекся от имени Муа.

— Ваша правда, господин Тоа…

— Ты что, явился сманивать меня? Думаешь, я буду снова ковать лемехи этому гаду?

— Нет-нет… Вы ведь теперь сами большой начальник…

Тоа, скрипнув зубами, схватил винтовку.

— Какой я тебе «начальник»? Я — председатель! Понял? Пред-се-да-тель!.. Если твоя машинка сейчас же не заткнется, прострелю ее к чертям!

Ниа торопливо выключил приемник.

А Тоа, положив винтовку поперек стола, сказал:

— Я запрещаю тебе называть Шонг Ко начальником. Ублюдок Шонг Ко — вот его имя. И давай закончим допрос поскорее. Зачем ублюдок Шонг Ко подослал тебя к нам?

Тхао Ниа уставился на председателя. То ли он оцепепел от страха при виде винтовки, то ли задумался о чем-то своем…

— Ну говори! — крикнул Тоа.

Ниа опомнился: ведь он же в плену! Он бросился на колени, побелев и дрожа от страха, и стал отбивать поклоны.

— Кланяюсь вам… господин начальник, — бормотал он. — Я… я сдаюсь… Правительству… С тех пор как ушел отсюда, я все блуждал да маялся… теперь вот… вернулся.

«Бедный Ниа!..» — подумала Зианг Шуа.

— Когда американские начальники, — продолжал Тхао Ниа, — послали меня сюда сманивать народ в Лаос, я очень обрадовался. Я сразу решил: не буду никого зазывать и сманивать, ни в кого не стану стрелять и никогда не вернусь к этим подлецам.

Зианг Шуа тяжко вздохнула.

— Янки, — сказал Ниа, — еще глупее смердящего козла: они сами отвезли меня на самолете домой, к моей матери.

Все расхохотались. Одна лишь Зианг Шуа плакала; слезы лились по ее лицу. «Бедный Ниа, — думала она, — он все время помнил о своей матери».

— Самолет сбросил меня прошлой ночью. Я просидел в лесу до рассвета. Я и не подумал надевать одежду мео, как велели американские начальники, прямо в чем был вышел на поле к людям. Но они, увидев меня, разбежались. Наконец дождался я партизан, они стали расспрашивать, кто я да откуда. Тут я и рассказал им, как янки забросили меня сюда и для чего. Я сам повел их туда, где было мое радио и оружие, и сам все им отдал… А потом попросил их отвести меня сюда к вам… Я сдаюсь, господа начальники… Сдаюсь в плен Правительству…

Все снова расхохотались. Смеялись беззлобно: ну, не потеха ли — взрослый детина, башка, как котел, а несет ахинею. В прежние времена его бы небось сочли одержимым.

— Да он еще, видать, не проспался, вот и мелет вздор! — говорили люди.

А Ниа по-прежнему ничего не мог понять.

— Я сам сдался вам, господин начальник, — заявил он. — Когда этот олух, партизан, явился в лес, он ведь меня не заметил, я сам его окликнул. Эй вы! Ну-ка подтвердите мои слова! Это я по своей собственной воле сдался в плен, а вовсе не вы меня поймали. Что, разве не так? Если вру, помереть мне на месте и обернуться тигром…

Сердце Зианг Шуа сжалось от страха.

А председатель Тоа, стараясь не дать воли гневу, с сочувственным видом сказал:

— Нам-то, соседи, ясно: раз человек столько лет служил империалистам, мозги у него набекрень. Где ему разобраться, кого величать господином, кого — мерзавцем. Вы уж с него не взыщите. Он ведь раскаялся и сам сдался в плен. Мы не должны его убивать… А ты, — обратился он к Ниа, — ты для нас пока диверсант! Диверсант, а вовсе не наш земляк Тхао Ниа. И обращаться с тобой будут, как с пленным, как с теми тэй, что наши солдаты взяли при штурме крепости. Ополченцы скоро отведут тебя вниз, в город. Там разберутся, велика ли твоя вина. Ежели невиновен — отпустят.

— Куда меня поведут?! — изумился Ниа. — Разве я не останусь дома?

— Пойдешь в город. Тебя допросят в Окружкоме.

— Но ведь я нарочно сдался вам здесь!

— Как же так? Снова его уводят? — воскликнула Зианг Шуа.

— Не бойтесь, — отозвался кто-то. — Хорошего человека за решетку не упрячут. Правительство во всем разберется; если за ним нет вины — вернется.

— Ты там не мудри, выложи все как есть! — посоветовали Ниа из толпы.

Но сам он молча слушал, как люди в толпе перебрасываются шутками:

— Одолжить бы разок его полосатую шкуру — да на охоту. Тигры небось за своего примут. Подходи к зверю, бери его голыми руками и тащи прямо сюда.

— А голова-то у него в завитушках, словно улитки обсели.

Вскоре привели лошадь, навьючили на нее сумки с передатчиком и приемником, автомат и множество прочего добра — вплоть до удочки с синтетической наживкой и торбы с рисом. Положили и костюм мео, небрежно скомканный и смятый. Палево-синий цвет его отличался от темно-синего, который носили в здешних краях. Сверху груз накрыли белым парашютом.

Ополченцы, конвоировавшие диверсанта, пробирались сквозь толпу под шутки и смех соседей. Всеобщее веселье пришло на смену напряженному молчанию.

Ниа шел спокойно, в сумбуре обуревавших его мыслей виделось ему то лицо состарившейся матери, то картины родного края… Но в невнятном его бормотанье слышалась прежняя путаница заученных слов…