Западноевропейский сонет XIII-XVII веков - [42]

Поющий у Леванта[96] на груди

(Он скуп на злато в щедрости хваленой), —

Чело укрась коралловой короной

И бисерной росою остуди.

Но только, царь с трезубцем, сделай милость

Не сдерживай ладью; чтобы сравнилась

С крылатою стрелою на ветру!

Коль ты не внял моей мольбе унылой,

Царь седовласый, внемли зову милой:

Он и моря смиряет поутру.

Вязу, в утешение

Когда-то полноводный Эбро зля,

Ты возвышался гордым исполином —

Под кружевным зеленым балдахином

Ты нежил Бетис и его поля.

Но время сокрушило короля,

И плачешь ты на берегу пустынном,

И горько плачет, разлученный с сыном,

Широкий Бетис и его земля.

Грозила небу вздыбленная крона,

Но и тебя земли сокроет лоно —

И в этом так похожи мы с тобой.

Тебя оплакивает Бетис ясный,

Но кто оплачет мой удел злосчастный?

Я даже в этом обойден судьбой.

Луис де Гонгора-и-Арготе

* * *

О Кордова! Стобашенный чертог![97]

Тебя венчали слава и отвага.

Гвадалквивир! Серебряная влага,

Закованная в золотой песок.

О эти нивы, изобилья рог!

О солнце, источающее благо!

О родина! Твои перо и шпага

Завоевали Запад и Восток.

И если здесь, где средь чужого края

Течет Хениль, руины омывая,

Хотя б на миг забыть тебя я смог,

Пусть грех мой тяжко покарает рок:

Пускай вовеки не узрю тебя я,

Испании торжественный цветок!

* * *

О влага светоносного ручья,

Бегущего текучим блеском в травы!

Там, где в узорчатой тени дубравы

Звенит струной серебряной струя,

В ней отразилась ты, любовь моя:

Рубины губ твоих в снегу оправы…

Лик исцеленья — лик моей отравы

Стремит родник в безвестные края.

Но нет, не медли, ключ! Не расслабляй

Тугих поводьев быстрины студеной.

Любимый образ до морских пучин

Неси неколебимо, и пускай

Пред ним замрет коленопреклоненный

С трезубцем в длани мрачный властелин.

* * *

Я пал к рукам хрустальным, я склонился

К ее лилейной шее; я прирос

Губами к золоту ее волос,

Чей блеск на приисках любви родился;

Я слышал: в жемчугах ручей струился

И мне признанья сладостные нес.

Я обрывал бутоны алых роз

С прекрасных уст и терний не страшился.

Когда, завистливое солнце, ты,

Кладя конец любви моей и счастью,

Разящим светом ранило мой взор;

За сыном вслед пусть небо с высоты

Тебя низринет, если прежней властью

Оно располагает до сих пор.

* * *

Ныне, пока волос твоих волна

Блещет, как золото, лелея блики,

Ныне, пока твой образ ясноликий

Ярче, чем белых лилий белизна,

Шея же так сиятельно стройна,

Что перед ней хрусталь — обломок дикий,

И грациозность утренней гвоздики

Прелестью губ твоих превзойдена,

Дай испытать хоть миг блаженства малый

Локонам, шее, лбу, глазам твоим,

Прежде чем все, что облик твой равняло

С искрой хрустальной, с блеском золотым,

С лилией белой и с гвоздикой алой,

Будет земля и прах, зола и дым.

* * *

Как загоревшийся в рассветной рани

Бисер на свежем розовом цветке

Или узор искусный на куске

Шитой жемчужинами алой ткани —

Так на щеках пастушки, что румяней

Крови, разлитой в белом молоке,

Слезы зажглись, когда она в тоске

Горестных не смогла сдержать рыданий.

Вздох ее каждый нежен и горяч:

Милая размягчить способна, плача,

Даже холодный каменный утес.

Если скалу растрогать может плач,

То мое сердце слабое тем паче

Тает, как воск, от вздохов и от слез.

* * *

Вслед за Авророй алой, золотой

Солнечный луч, пройдя врата Востока,

Поднял короной пламенной в высоком

Небе ее венок, из роз витой.

Птицы, заголосив наперебой,

Встретили свет, струящийся потоком,

Кто — веселясь, кто — с горестным упреком,

В чистом просторе, в зелени густой.

Но, в этот миг явившись, Леонора,

Силу даря ветрам и душу скалам,

Песнь завела, и перестал мой слух

Птицам внимать, затмилась мглой Аврора —

Или вокруг природа мертвой стала,

Или же я, прельщенный, слеп и глух.

* * *

Выйди, о Солнце, вспыхни, расчерти

Пестрым узором вздыбленную гору,

В небе сменяя белую Аврору,

Шествуй по алому ее пути;

Верное нраву своему, впусти,

В утренний мир Фавония и Флору,[98]

Радостные лучи даря простору,

Зыбь серебри и ниву золоти;

Чтоб, если Флерида придет, цветами

Дол разукрашен был, но если зря

Жду я и не придет она, то пламя

Не расточай, в вершинах гор горя,

Вслед за Авророй не спеши, лучами

Луг золотя и воды серебря.

* * *

Нимфа, решив венком украсить лоб,

В сумерках на лугу цветы срывала;

Сколько стеблей рука ее ломала,

Столько же вырастало из-под стоп.

Ветер, прильнув к ее кудрям, разгреб

(Словно неся над рощей опахало

В час, когда луч зари забрезжил ало)

Локонов нежных золотистый сноп.

Но, осенив главу прелестной деве,

Вспыхнул венок редчайшей красоты,

Золото отграничивший от снега.

Пусть в нем горят не звезды, а цветы,

Ярче, клянусь, он, чем у той, что, девять

Воспламенив огней, взирает с неба.

* * *

Желая жажду утолить, едок

Разбил кувшин, поторопясь немножко;

Сменил коня на клячу-хромоножку

Среди пути измученный ездок;

Идальго, в муках натянув сапог,

Схватил другой — и оторвал застежку;

В расчетах хитроумных дав оплошку,

Снес короля и взял вальта игрок;

Кто прогорел, красотку ублажая;

Кто сник у генуэзца в кабале;[99]

Кто мерзнет без одежды в дождь и мрак;

Кто взял слугу — обжору и лентяя…

Не перечесть несчастных на земле,

Но всех несчастней — заключивший брак.

Сонет, написанный по случаю тяжкого недуга [100]

Я был оплакан Тормеса волною,

И мертвенный меня осилил сон,

И трижды рыжекудрый Аполлон