Западноевропейский сонет XIII-XVII веков - [41]

Как ветер, что везде шныряет смело,

А сеть расставишь — пустота в сети;

Как пыль, что тучей вьется по пути,

Но дождь пошел — и тут же пыль осела;

Как тень, что похищает форму тела,

Но тела нет — и тени не найти, —

Так речи женщин: фальшь в любом ответе;

Прельстятся чем-нибудь, — рассудок вон! —

Стыд потеряв, забудут все на свете.

Непостоянство — имя им. Смешон,

Кто верит женщине: лишь дым и ветер,

Лишь пыль и тлен — то, в чем уверен он.

Поэт оправдывается в том, что пишет в низком стиле [92]

Небесный свете, на высокий лад

Я восхвалял тебя былой порою;

Но квинта лопнула, и в низком строе

Запела лира; я ли виноват?

Среди моих бесчисленных утрат

Моя же боль смеется надо мною;

Я в крайности, и ты тому виною:

Ведь ты на милости не тароват!

Сколь высоко тебя бы я восславил,

Когда бы помогла мне исцелиться

Хвала вельмож от нищеты и прозы!

Ты все же мне сокровища оставил,

Хотя на них и зависть не польстится:

Две книги, три холста, четыре розы.

На смерть дона Луиса де Гонгоры [93]

Всколебли сон серебряных зыбей,

О, Бетис, кипарисами венчанный,

На отчий край, издревле осиянный

Сенеками, хрустальный плач пролей!

Слезами затопи печаль полей,

Пой «Одиночеств» переплеск чеканный —

Неповторимый свет, кудесник странный,

Друг Полифема канул в мир теней.

Он смертной частью должен откупиться

От Времени; изысканная лира

Последний пункт включает в договор.

Он мертв и жив: пусть Гонгору для мира

Сей погребальный сохранит костер,

Где лебедь пал, там феникс возродится.

Луис Каррильо де Сотомайор

Об останках дерева, испепеленного Юпитером

Смотри, как ствол могуч и величав,

Он горд — сторукий! — молодым цветеньем,

И, даже рухнув, он глядит с презреньем

На небо, распростертый среди трав.

Но Громовержец, гордеца поправ,

Уже карает дерево смиреньем:

Цветение унижено гниеньем, —

Где гордой кроны непокорный нрав?

Смотри, что сотворяет луч разящий,

Подумай о Юпитеровой власти,

О том, как ствол печально наземь лег.

Умерь гордыню и для пользы вящей

Открой глаза, чтоб на чужом несчастье

Усвоить жизни горестный урок!

* * *

Ты пал? О да — ведь ты дерзнул, храбрец.[94]

Дерзнул ты? Да — и пал, о дерзновенный.

Твой прах сокрыт в могиле белопенной,

А слава в небо вознесла венец.

К чему ты был покорен, о юнец,

Судьбе (ошибка горькая!) надменной?

Чьи слезы льются? То янтарь бесценный,

Дар Гелиад, дань любящих сердец.

Решился ты, отвагою младою

Подвигнутый, достичь твоей мечты;

Огнем объятый, принят был водою.

И я, пусть не достигнув высоты,

Тебя, бесстрашный, превзошел бедою:

Пал, не оплаканный, — и пал, как ты.

* * *

Коль в душу заглянув свою, застану

Ее во власти призрачной и милой

Обмана, что сама она просила,

Сочту я легким бремя, легкой рану.

Но если не поддамся я обману

И душу боль охватит с прежней силой,

Взмолюсь Амуру: «Исцели, помилуй!

Меня преследуешь ты слишком рьяно».

Звезда меня жестокая мытарит:

Влача незрячих подозрений бремя,

Не вижу благ, провижу лишь мученья.

И лишь одно сулит мне исцеленье:

Кончину мне в свой срок подарит время, —

Но знаю: мне оно и жизнь подарит.

* * *

Служа заблудшему, вы заблудились.

Прочь, мысли жалкие! С меня довольно

Шагов, что завели в тупик невольно,

Шагов, что на распутьях заблудились.

Что нужно вам и чем вы возгордились,

Мои печали вознеся крамольно?

Ведь вам подобных покарали больно,

Ведь боги на дерзнувших осердились.

Даруют жизнь моим досужим думам

Сосна могучая, ручей проворный

Здесь, в милой сердцу роще сокровенной.

Но ветром древо зыблется угрюмым,

Но мчит без устали поток покорный:

Страшится мощный, слезы льет смиренный.

* * *

Боясь хозяйских окриков и кары,

Пегас в былом, с терпеньем бедняка

Влечет он плуг и сносит боль пинка,

Прикрыт рядном, униженный и старый.

Он, злато презиравший, в битве ярый,

Ослаб и одряхлел, дрожат бока:

Ему, смиренному, страда тяжка,

Ему, смиренному, тяжки удары.

Сопровождал его ретивый бег

Лишь огнь его дыханья; долгий век

Сломил того, кто первый был меж всеми.

Пред правдой, юный, он не трепетал,

Но вот последний день его настал:

Всему несет конец седое время.

О легкости времени и его утрате

О суетное время, ты как птица,

Как молодая лань среди полян,

Ты дней моих и радостей тиран,

Судьбой моей вершит твоя десница!

Поймать ли то, что так привольно мчится,

Лукаво ускользая, как туман?

Приманка дивная, чья суть обман!

Мой свет, в конце которого темница!

Твой гнев изведав, я смирился разом,

Сбирая крохи за косой твоею, —

О просветленье, горькое стократ!

Я был слепцом, стал Аргусом стоглазым,

Я вижу, как ты мчишь — и цепенею!

Как таешь ты, утрата из утрат!

О приговоре, вынесенном Самсону судьями

На путы в удивленье зрит Самсон,

И путы в удивлении: что стало

С тем, кто, как нити, их срывал, бывало?

Они дрожат, но ведь дрожит и он.

Тот, что врата вознес на гордый склон,

Гигант, неистощимых сил зерцало, —

Перед врагами клонится устало,

Коварно взятый хитростью в полон.

Судья жестокий входит, обрекая

Его глаза на смерть, а он, вникая

В обман, с улыбкой молвит палачам:

«Коль я не мог увидеть, что Далила[95]

Меня, могучего, перехитрила, —

Я сам проклятье шлю моим очам».

К Бетису, с просьбой помочь в плаванье

О светлый Бетис, весла пощади,

Не будь хрустальной кораблю препоной,

Остепенись, приют в тиши зеленой

Дай путнику и гавань для ладьи.