Западноевропейский сонет XIII-XVII веков - [20]

То, как во сне, твоя бессвязна речь.

И вы, мои мучители ночные,

Ну где ж вы, слезы? Нет чтобы излиться

Перед любимой, жалость пробудив.

И с вами, вздохи, не хочу мириться,

Затем что вы пред нею — как немые.

Лишь облик мой всегда красноречив.

LVII

Мгновенья счастья на подъем ленивы,

Когда зовет их алчный зов тоски;

Но, чтоб уйти, мелькнув, — как тигр легки.

Я сны ловить устал. Надежды лживы.

Скорей снега согреются, разливы

Морей иссохнут, невод рыбаки

В горах закинут, там, где две реки,

Евфрат и Тигр, влачат свои извивы

Из одного истока, Феб зайдет, —

Чем я покой найду иль от врагини,

С которой ковы на меня кует

Амур, мой бог, дождуся благостыни.

И мед скупой — устам, огонь полыни

Изведавшим, — не сладок, поздний мед!

LXI

Благословен день, месяц, лето, час[37]

И миг, когда мой взор те очи встретил!

Благословен тот край, и дол тот светел,

Где пленником я стал прекрасных глаз!

Благословенна боль, что в первый раз

Я ощутил, когда и не приметил,

Как глубоко пронзен стрелой, что метил

Мне в сердце бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,

Какими оглашал я сон дубрав,

Будя отзвучья именем Мадонны!

Благословенны вы, что столько слав

Стяжали ей, певучие канцоны, —

Дум золотых о ней, единой, сплав!

LXII

Бессмысленно теряя дни за днями,

Ночами бредя той, кого люблю,

Из-за которой столько я терплю,

Заворожен прекрасными чертами,

Господь, молю — достойными делами,

Позволь, свое паденье искуплю

И дьявола немало посрамлю

С его вотще сплетенными сетями.

Одиннадцатый на исходе год,

С тех пор как я томлюсь под гнетом злым,

Отмеченный злосчастия печатью.

Помилуй недостойного щедрот,

Напомни думам сбивчивым моим,

Как в этот день ты предан был распятью.

LXV

Я не был к нападению готов,

Не знал, что пробил час моей неволи,

Что покорюсь Амуру — высшей воле,

Еще один среди его рабов.

Не верилось тогда, что он таков —

И сердце стойкость даже в малой доле

Утратит в первом ощущенье боли.

Удел самонадеянных суров!

Одно — молить Амура остается:

А вдруг, хоть каплю жалости храня,

Он благосклонно к просьбе отнесется.

Нет, не о том, чтоб в сердце у меня

Умерить пламя, но пускай придется

Равно и ей на долю часть огня.

LXXIV

Я изнемог от безответных дум —

Про то, как мысль от дум не изнеможет

О вас одной; как сердце биться может

Для вас одной; коль день мой столь угрюм

И жребий пуст — как жив я; как мой ум

Пленительной привычки не отложит

Мечтать о вас, а лира зовы множит,

Что брег морской — прибоя праздный шум.

И как мои не утомились ноги

Разыскивать следы любимых ног,

За грезою скитаясь без дороги?

И как для вас я столько рифм сберег? —

Которые затем порой не строги,

Что был Амур к поэту слишком строг.

LXXV

Язвительны прекрасных глаз лучи,

Пронзенному нет помощи целебной

Ни за морем, ни в силе трав волшебной.

Болящему от них — они ж врачи.

Кто скажет мне: «Довольно, замолчи!

Все об одной поет твой гимн хвалебный!» —

Пусть не меня винит, — их зной враждебный,

Что иссушил другой любви ключи.

Творите вы, глаза, непобедимым

Оружие, что точит мой тиран,

И стонут все под игом нестерпимым.

Уж в пепл истлел пожар сердечных ран;

Что ж день и ночь лучом неотвратимым

Вы жжете грудь? И петь вас — я ж избран.

LXXIX

Когда любви четырнадцатый год

В конце таким же, как в начале, будет

Не облегчит никто моих невзгод,

Ничто горячей страсти не остудит.

Амур вздохнуть свободно не дает

И мысли к одному предмету нудит.

Я изнемог: мой бедный взгляд влечет

Все время та, что скорбь во мне лишь будит.

Я потому и таю с каждым днем,

Чего не видит посторонний взор,

Но не ее, что шлет за мукой муку.

Я дотянул с трудом до этих пор;

Когда конец — не ведаю о том,

Но с жизнью чую близкую разлуку.

LXXXV

Всегда любил, теперь люблю душою

И с каждым днем готов сильней любить

То место, где мне сладко слезы лить,

Когда любовь томит меня тоскою.

И час люблю, когда могу забыть

Весь мир с его ничтожной суетою;

Но больше — ту, что блещет красотою,

И рядом с ней я жажду лучше быть.

Но кто бы ждал, что нежными врагами

Окружено все сердце, как друзьями,

Каких сейчас к груди бы я прижал?

Я побежден, любовь, твоею силой!

И, если б я не знал надежды милой, —

Где жить хочу, там мертвым бы упал!

LXXXVII

Отправив только что стрелу в полет,

Стрелок искусный предсказать берется,

Придется в цель она иль не придется,

Насколько точен был его расчет.

Так вы, мадонна, знали наперед,

Что ваших глаз стрела в меня вопьется,

Что вечно мне, всю жизнь страдать придется

И что слезами сердце изойдет.

Уверен, вы меня не пожалели,

Небось сказали: — Получай сполна!

Нет для стрелы Амура лучшей цели.

И с глаз моих упала пелена:

Нет, вы не гибели моей хотели —

Живая жертва недругу нужна.

ХС

Зефир ее рассыпанные пряди

Закручивал в колечки золотые,

И свет любви, зажегшейся впервые,

Блистал в ее, нещедром ныне, взгляде.

Тогда казалось, что не о прохладе

Вещают краски нежные, живые,

Ее лица; и вспыхнули стихии

Моей души, пожаром в вертограде.

Она предстала мне виденьем рая,

Явлением небесным — вплоть до звука

Ее речей, где каждый слог — Осанна.

И пусть теперь она совсем иная —

Мне все равно; не заживает рана,

Хоть и ослабла тетива у лука.

XCVI

Я так устал без устали вздыхать,

Измученный тщетою ожиданья,

Что ненавидеть начал упованья

И о былой свободе помышлять.