Западноевропейская поэзия XX века - [10]

Женщины, серной кислотой вслепую

Мстившие сестрам, на суде седеющие,

Ревнивые, собою не владеющие,

В каретах плачущие, на суде вопящие,

Вздыхатели пропащие,

Певцы, швыряющие жизнь свою хмельную

Смерти в могилу на гнилое ложе,

Перед тобою все они предстанут, боже,

С тобой останутся и сядут одесную.

Господи, будут в твоем вертограде

Не только страждущие бога ради,

Нет, все, кто пламенел без мыслей о награде,

Певицы, на концертах боль превозмогающие,

Смертельно бледные в своем наряде,

Благоговейно мигающие,

Мгновеньями в твоей отраде

В твой век над нашим веком вознесенные,

Затеплятся, спасенные,

Легким сияньем в твоем вертограде.

Почиют, господи, в твоих глубинах

Не только те, кто звал тебя в немых руинах,

Нет, всякий, чье лицо от бессонниц в морщинах,

Чье сердце, словно пламя, жжет ладони,

Кто, спотыкаясь на равнинах,

Спасался бегством от мнимой погони.

Самоубийц не спрашивают о причинах.

Подростков ставили в тупик морские мили,

Чей судорожный ветер в письмах длинных.

Скрежещет о мальчишеских кончинах

Железный крест, забытый на могиле.

Мы будем там, поскольку здесь мы были.

И, потрясенные в своих глубинах,

Почиют, господи, в твоих глубинах.

ВСЕ МЫ НА ЗЕМЛЕ ЧУЖИЕ ЛЮДИ Перевод В. Микушевича

Газом и ножом губите души,

Сейте страх, глумитесь над врагами,

Жертвуйте собой по всей планете!

Нет любви для вас на этом свете,

Вам потоп дарован вместо суши,

Почвы нет под вашими ногами.

Громоздите вашу Ниневию,

Камни воздвигая против Бога!

Суетная проклята гордыня,

Тает ваша зыбкая твердыня.

Удержать немыслимо стихию,

Смерть вернее всякого итога.

Терпеливы горы и равнины,

Только мы торопимся куда-то.

Наши начинанья в воду канут,

Тот, кто говорит «мое», обманут.

Мы платить самим себе повинны.

Участь наша на земле — расплата.

Нищий мир: ни матери, ни крова.

Слишком тяжело мечтать о чуде.

Взгляд любимый только на мгновенье.

Сердцу в долг отпущено биенье.

Все мы на земле чужие люди,

Узы наши смерть порвать готова.

НА СТАРЫХ СТАНЦИЯХ Перевод Д. Сильвестрова

Близ невзрачных, обветшалых станций —

Их мой поезд безвозвратно минул —

Смутно видел я с больших дистанций

Тех, кто, в путь собравшись, дом покинул.

И сказать я мог бы без опаски

Пред людьми, глядевшими на рельсы,

Что давно уж длятся эти рейсы,

Эта жизнь среди вагонной тряски;

Что им всем неведомое бремя, —

Города, мосты, моря и мысы

Оставляет сзади, как кулисы,

Весь в дыму и искрах поезд-время;

Что и к ним придет пора вокзалов

И слепые, темные туннели

В молниях трагических сигналов,

Когда я уже сойду у цели.

ЙОЗЕФ ВАЙНХЕБЕР

Йозеф Вайнхебер (1892–1945). — Литературную деятельность начал в 1913 г., первый сборник стихотворений, «Одинокий», выпустил в 1920 г. Тонкий психологический лирик, в ранний и наиболее плодотворный период своей литературной деятельности находившийся под большим влиянием поэзии Гёльдерлина. Последние годы Вайнхебера характеризуются упадком дарования и политическими метаниями, приведшими его к самоубийству.

На русский язык переводится впервые.

ВПОЛГОЛОСА Перевод Е. Витковского

Тьма царит в душе человека; видишь —

это вечно. В сердце взгляни, терзайся

страстью и стыдом и шепчи сквозь слезы

вечером скорбным,

вспомни перед сном все слова осенней

ночи; все пути, все глухие тропы

горемыки странника, боль и гибель

нежности прошлой.

Словно буря — скорби людские, словно

звон далеких арф; но еще глубинней

тот поток, что шепчет извне, вливаясь

в недра земные.

Сделай песнь из боли людской, — какая

в мире песня сладостней и достойней?

Словно видишь губы любимой в ранах,

словно усмешка

перед самой смертью. Величье чувства

возрастает, грань преступая. Ибо

в преступанье — святость и сила

жертвы необходимой;

будь блаженна, горькая чаша! Все же

есть отрада в боли души. Но если

ты опустошен — для тебя на лире

дрогнут ли струны?

ЭРНСТ ВАЛЬДИНГЕР Перевод В. Топорова

Эрнст Вальдингер (1896–1970). — Поэт и прозаик. Учился в Венском университете. Участник первой мировой войны. Дебютировал как поэт в 1919 г. (сборник «Призвание»). В 1938 г., из-за захвата Австрии гитлеровской Германией, вынужден был покинуть родину и эмигрировать в США; с 1947 г. — профессор германистики в Нью-Йорке; умер также в Нью-Йорке.

На русский язык переводится впервые.

КОМЕТА ГАЛЛЕЯ

Как смеялись мы в веселой Вене —

Перед самой первой мировой —

Над людьми с подзорною трубой,

Ждавшими всемирных потрясений!

Весть об истребленье поколений?

Что вы! Предрассудок вековой!

Ведь, когда летела над землей,

Мы не знали, что живем в геенне.

Мы забыли грохот орудийный,

И не нами газ придуман был —

Тот, что вскоре Францию душил.

Мы забыли, от кого единый

Род ведем — от Каина. И нет,

Кроме нас, убийственных комет.

РАЗГОВОР С САМИМ СОБОЙ В НЬЮ-ЙОРКСКОМ ОБЩЕСТВЕННОМ САДУ

Мать с отцом немногого добились:

вечерами — шли в ближайший сад,

днем — трудились, бились и трудились,

но был в душах мир и в доме лад.

Ах, с окраин нет прямого хода

тихим неудачникам наверх,

было трудновато им в те годы,

в тот блаженный беспечальный век.

В Австрии, где приступы печали

музыкой и страстью смягчены,

ничего такого не искали,

счастья неприметного полны, —

счастья, суть которого — мгновенья

на скамейке, вечером, в саду,

без тоски, без страха, без смятенья,

сонный взгляд на дальнюю звезду.