Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг - [21]

Для осеннего призыва приказ печатался в газетах в конце сентября, стодневка начиналась где-то в июне. В этот день многие «деды» подстригались налысо — «под ноль». По традиции они должны были отдавать свое масло младшим по призыву (им еще служить и служить), хотя далеко не все соблюдали эти традиции. И вот — идет стодневка, и «дедушки» часто спрашивают у младших призывов: сколько дней до приказа? И те в ответ должны точно сказать, например 56 дней. Ошибка в сроке строго наказывалась.

После начала «стодневки» у Аймарова что-то переклинило в его мозговом отсеке. Он стал еще более агрессивным и непредсказуемым. В нашей казарме обитали кошки Лиса, но после его отправки в дисбат о них уже никто не заботился.

В один из августовских дней «младший сержант» Аймаров, «закинув насвай» (насвай — слабонаркотическое средство зеленого цвета, кладется под язык; его употребляли в основном уроженцы Средней Азии), в умывальнике поймал шатающегося голодного кота (из отряда Лиса). Схватив его за шкуру и поднеся к своему лицу кошачью морду Аймаров заорал ему прямо в ухо:

— Сколько днэй до приказа?! Бистрей — живей! — и стал синхронно давить на хвост бедному дрожащему животному, при этом морща лоб и шевеля губами. Он тщательно считал каждое кошачье «мяу». Но то ли киргиз с арифметикой не ладил, то ли не рассчитал силу нажатия на хвост зверька, кот мявкнул на один день больше, что сильно рассердило Аймарова. Он со всего маху ударил кирзовым сапогом прямо в глаз коту. Кот от сильного удара несколько раз перевернулся в воздухе и с силой припечатался к стенке умывальника. Кошачий крик был такой силы, что из казармы выскочил спавший дежурный по части. Кот пулей вылетел на улицу в открытую кем-то дверь.

Позже его видели возле офицерской столовой. Он поправился, правда, глаза у него уже не было, он вытек. Кот этот получил прозвище «Нельсон», больше он и близко не подходил к казарме, опасаясь быть пойманным другим «эрудированным» солдатом.

Заместителем командира взвода и старшиной роты были также узбеки, и они не упускали случая отправлять меня на самые тяжелые и грязные работы. Им не нравилось моё поведение — ведь я не «чморился», не пресмыкался перед ними. Физические методы устрашения на меня не действовали (да и побаивались «деды» в дисбат угодить). Вот и ставили меня практически через день в наряды или отправляли на самую грязную работу, в то время как их земляки моего призыва регулярно ходили в увольнение, получая всемерную поддержку от наших младших командиров.

В полку я попал в группу авиационного вооружения, правда, самолеты были другие — Су-25, штурмовики. Командиром этой группы был капитан Колкий, самодовольный и властный, его не заботило существование солдат, и относился он к ним достаточно презрительно. Любил очень охоту. Брал с собой охотничье ружьё и бродил в поисках добычи, пока его подчиненные выполняли профилактические работы, такие, как чистка авиационных пушек. В конце августа его перевели в другую часть, куда-то на Камчатку.

Новым командиром группы авиационного вооружения стал старший лейтенант Трунин. Небольшого роста, славный парень. Не сачковал, работал со всеми, пытался как-то улучшить наш быт. Пару раз с аэродрома всей нашей группой даже выезжали на местный пляж купаться. Он оставался моим командиром до самого дембеля. Но с ним мы пересекались лишь на полётах или на профилактических работах. Трунин был холостяк, хотя ему было чуть за тридцать. Любил он рассказывать о своих похождениях в отпуске. Часто ездил в Сочи, где оставлял все заработанные за год средства, о чем ничуть не жалел.

Офицерам и прапорщикам Советской Армии предоставлялось право ежегодного бесплатного проезда в любую точку Советского Союза вместе со своей семьей.

Командир полка полковник Мерзухин временно отсутствовал. Наш штурмовой полк под его командованием воевал в Афганистане уже больше года. Базировалась часть в городе Баграме, где был большой аэродром. Прибудут они из командировки лишь в начале 1989 года. По высказываниям многих офицеров-летчиков, Мерзухин особой храбростью не отличался, в боевых вылетах не участвовал.

В Черниговке осталась всего одна эскадрилья, немного офицеров во главе с майором Шепетовым. Но он также особого рвения не проявлял, по крайней мере, по отношению к солдатам срочной службы. Бардак в части, да и в гарнизоне, был неописуемый, самый пик пришелся на осень. Личный состав был никому не нужен и практически никем не контролировался.

Служба

Служба моя заключалась в обеспечении полетов, профилактической работе, заступлении в многочисленные наряды. Пока полк находился в Афгане, полетов было немного: основная масса самолетов стояла на консервации, летала лишь одна эскадрилья.

Во время учебных полетов нужно было успевать заряжать снарядами авиационную пушку ГШ-23, вешать авиабомбы и блоки НУРСов (неуправляемых ракетных снарядов), также нужно было менять пленку на фотопушке.

Полеты были дневные и ночные. Гул двигателей, запах керосина, взлетающие и садящиеся самолеты на фоне приморских сопок — так проходили полеты.

Наряды были следующие: караул, караул на гауптвахту, наряд по кухне, по роте, КПП. Караул охранял многочисленные склады, разбросанные по всему гарнизону. Прибывая на армейском «Урале» к складу, иногда не сразу удавалось найти часового. Он сладко спал где-нибудь, нежно обняв автомат, что строжайше запрещено, но что поделать, ведь было тепло.