Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг - [18]
Этот первый день, мне казалось, длился целую вечность. 12 июня 1988 года было воскресенье, но выходной выдался далеко не для всех. После завтрака нашу прибывшую команду заставили скрести стеклом старые полы. Скобля грязь осколками стекол, мы затем мастикой пытались придать всему какой-то нормальный вид. Работали до обеда. После обеда все заступили в наряд по кухне.
Распределили меня в мойку. Здесь стояло несколько старых ванн (в них когда-то кто-то купался), где мыли посуду. Изредка приезжала водовозка, из неё в огромные бачки накачивалась вода. Грязные стены с ползущими здоровенными тараканами, чьи-то дикие крики, раздающиеся в столовой и в округе — так заканчивался первый день моего пребывания в новой части. К вечеру удалось немного покушать, настроение приподнялось. Ко всему человек привыкает.
Вот и вечер. Наряд сделал всю работу и направился в казарму отдыхать. Меня оставили закрыть столовую и выключить свет. На улице было темно. Сильный ветер раскачивал высокие тополя, я с трудом нашел дорогу в казарму и вскоре уснул, полный впечатлений. Завтра будут другие события, возникнут новые проблемы. Но это будет завтра, а теперь нужно просто спать. Так прошел мой первый день на новом месте службы.
В конце восьмидесятых годов двадцатого века, во времена так называемой «гласности», в нашем обществе начинали обсуждать проблемы «дедовщины». О неуставных взаимоотношениях начали писать в газетах, снимались передачи, говорили многочисленные знакомые, отслужившие когда-то в нашей армии.
Солдаты срочной службы делились на пять разрядов, в соответствии со своим призывом.
«Духи» — молодое поколение, не прослужившее еще полгода. Самая бесправная категория.
«Щеглы». Срок службы от полугода до года.
Третья категория — «фазаны». Они уже отслужили год.
Во главе солдатской иерархии стояли «деды» — старослужащие, более полутора лет находящиеся в вооруженных силах.
Дембеля — после приказа министра обороны о демобилизации находящиеся еще в войсках и ожидающие отправку домой. В принципе, уже гражданские люди. Хотя дембель для некоторых затягивался на долгие месяцы. Это зависело, как правило, от отношений с командованием.
В разных родах войск название призывов было разное, но суть одна. В нашей части «дедовщина» в классическом понимании (социальное положение солдата должно улучшаться благодаря переходу от одной категории к другой) отсутствовала. Причина этого, на мой взгляд, была в большом количестве солдат-неславян (славяне их называли «чурки», «черные», «папуасы»). Они всячески поддерживали своих земляков (так называемое «землячество») вне зависимости от периода службы.
Сформировалась лагерная атмосфера, так как призывалось множество уголовников, приносивших свои «понятия» в солдатскую среду. У жуликов своя философия, своё понимание жизни. Начавшаяся в Советской Армии кампания по борьбе с «дедовщиной» внесла свою лепту.
Нам, прибывшим 12 июня 1988 года, в какой-то мере повезло: на момент прибытия все наши «деды», человек десять, сидели на гарнизонной гауптвахте, или «киче», как её называли.
Ленинградец рядовой Лунов (моего призыва), не выдержав издевательств со стороны старослужащих, пожаловался руководству части. Показав многочисленные синяки, он рассказал, как после отбоя совершал «полеты» — изображая самолет, бороздил просторы казармы, получая оплеухи со всех сторон, совершал «прыжки» — в каптёрке забирался на верхнюю полку и прыгал вниз, укутавшись простыней как куполом парашюта. Лидером старослужащих был Лисов (Лис). Высокий, здоровенный детина, русский, живший в Латвии. Он был явным неформальным лидером, среди сослуживцев пользовался авторитетом. С законом не ладил еще на гражданке и имел условную судимость. Был он жестоким к людям, но очень любил животных, особенно кошек. В казарме жило четыре кисы — любимицы Лиса. Дневальные носили им еду и под его контролем кормили животных.
«Дискотека» была одним из любимых развлечений Лиса: в каптёрке включали магнитофон и несколько «молодых» изображали оркестр — саксофон, бас-гитара, барабанщик (им был всегда Крячкунов) и т. д., другие изображали танцующих. В это время в каптёрку заходили пьяные старослужащие — это были хулиганы. Спустя несколько минут начиналась драка, а точнее, избиение «молодых». Старались не бить по лицу, дабы не оставлять следов, что не всегда удавалось.
Отличался Киркин (небольшого роста, сбитый боксер-любитель из Абакана, мой земляк — тоже из Сибири). После выпивки и анаши у него сносило «крышу», он начинал всех месить под модные ритмы зарубежной эстрады, наверное, предвкушая встречу с родным Абаканом. Он танцевал один, в боксерской стойке отрабатывая удары в воздух, — все потенциальные мишени были уже повержены и находились в лежачем положении.
В одном из таких «концертов» сильно досталось «гитаристу» Лунову, Удар кирзового сапога Лиса (45-го размера) пришелся в хилую грудь ленинградца, после чего житель города на Неве оказался в углу каптёрки, уткнувшись лицом в кучу грязного тряпья, на мгновенье отключившись.
В июле Лиса посадят в дисбат. Дисциплинарный батальон («дизель») находился в Хабаровском крае, в городе Советская Гавань. Отсидит (дисбат — та же тюрьма, но, говорят, еще хуже) он год. После возвращения его трудно было узнать. Он сильно сдал, подорвав своё здоровье в дисбате. Рассказывал, что порядки там зоновские: работа адская (бегом с носилками бетона), строевые занятия — до обмороков, короче, труба. После того как «закрыли» Лиса, у «дедов» сильно поубавилось желания проводить массовые и постоянные экзекуции.
Бундовский «адик» в переводе с жаргона российских коммерсантов первой перестроечной волны (начала 1990-х годов) — спортивный костюм фирмы «Адидас» в подлинном, немецком, исполнении. В какой-то степени это и символ эпохи, и символ мечты энергичных, предприимчивых молодых людей того времени, погнавшихся за изменчивой фортуной. Повесть Е. В. Суверова автобиографична, в ней он рассказывает о своей студенческой жизни в начале 90-х годов, о своих друзьях и о том, как повлияло на них и их жизнь «время перемен».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.