Замурованное поколение - [59]

— Да нет. С вами не бывает такого: вот вдруг захочется обидеть кого-то, оскорбить, унизить?..

— Ну, парень, не знаю, что тебе и сказать…

Монфульеда берет нас под руки.

— Пошли, а то холодно.

— Мне тоже.

— Это оттого, что иногда надо сбросить пар. Давление поднимается, понимаешь?.. Другие делают это иначе.

— И чему ты удивляешься?

— Я просто тебе рассказываю.

Серра становится серьезным. Останавливается.

— Я тебя понимаю. Мы все совершаем кое-какие поступки… но не всегда такие, которые обижают или, как ты говоришь, унижают других, только поступки эти выглядят необычными, да и на самом деле они необычные. Все же причину тебе надо бы знать.

Монфульеда двигает рукой, в которой держит сигарету.

— Я не делаю ничего такого.

— Делаешь. А кто написал своим родителям письмо, будто тебя убили?

— Ну, это ж была шутка…

— Хороша шуточка… Не знаю. Все кажется шуткой, а на самом деле это, может, и не так. Это они, старики, так думают, а мне так кажется, что нам бывает очень уж нехорошо, и мы защищаемся как можем.

Я наклоняю голову, соглашаясь.

— Да, так оно и есть.

— Конечно. Не знаю, задумывались ли вы когда-нибудь над этим… Но если бы мы жили в открытом обществе…

— Не будь педантом.

— Дай же мне объяснить, черт побери! Если бы мы жили в открытом обществе, мы могли бы самовыражаться как свободные люди: излагать свои взгляды, свои устремления в организациях, в ячейках или как их еще там! Всегда так делалось, разве не правда? Мы говорили бы в полный голос. А теперь — молчим. Нам дают направление, нам указывают путь, один для всех, и вперед, шагай, хочешь ты или нет.

— На нас как будто напялили форменную одежду. Все должны думать одинаково. Это ясно.

— Так вот, понимаешь? Раз нам закрыли пути, которые им не нравятся, мы выражаем свое несогласие в экстравагантных выходках, в поступках, которые могут показаться бессмысленными. Некоторые из нас доходят даже до преступления.

Монфульеда прерывает его:

— Пошли выпьем кофе…

Тот смотрит на часы:

— Только стоя, я спешу.

Я говорю:

— Должно быть, так и есть. Так как создавать нам ничего не дают, мы принимаемся разрушать. Отрекаемся от всего, от таких вещей, которые в другое время мы бы приняли…

— Конечно.

Заходим в открытую дверь и выстраиваемся вдоль стойки, за которой стоит румяный безбородый бармен.

— Три кофе.

Монфульеда встряхивает головой, отбрасывая непокорную прядь, сползающую ему на глаза, и говорит:

— Так вот, я не знаю, можно ли этим объяснить все. Насколько нам известно, в других местах тоже хватает нонконформизма, и там они могли бы себя выражать конструктивно, но этого почему-то нет. Социологи говорят, что преступность среди молодежи…

— Подожди. Ты заметил? Старики правят миром, и делают это железной рукой.

— Послушай, в Соединенных Штатах президенту…

— Знаю. Ему сорок лет. Но там они одержимы страхом перед коммунизмом. И еще заметь такую вещь: Соединенные Штаты — это не старая нация.

— Брось! Все мы знаем…

Но тот прерывает:

— Мы не знаем ничего. Бывает, люди старятся раньше времени. Знаешь, когда можно считать страну старой? По-моему, когда она не стремится к обновлению, когда считает, что достигла всего, и довольствуется тем, что есть. Понятно, что молодежь с этим не согласна. Но что она может сделать? Все кричат: «Коммунизм, коммунизм!» — и цепенеют от страха.

— Не знаю… Может быть, нам не хватает рассудительности.

— Если разобраться, ее всегда будет не хватать.

Серра тянется к чашечке с кофе. Монфульеда вроде бы еще не убежден.

— Будь так, никогда ничего бы и не менялось. А все меняется, и не только формы правления, но и сами люди, их идеалы…

— Это ясно. Давление растет. И в один прекрасный день котел взрывается. И тогда все начинается сначала. Другой круг, но такой же точно…

— Вижу, ты в душе скептик.

Пьем кофе.

— Все мы скептики. Но это не должно мешать нам пытаться что-то сделать. Ты видел, что произошло сегодня днем.

— Ты имеешь в виду подписи?

Я ставлю чашечку и спрашиваю:

— Какие подписи?

— Ах да, тебя не было. Мы в конце концов решили не проводить никакой подписки и вместо этого собрать подписи. Как обычно: работники умственного труда, люди искусства, словом — творцы зла!

Он смеется, Монфульеда тоже. Я возражаю:

— Но можно было сделать и то, и другое!

Серра презрительно замечает:

— Собрать подписи легче. Никто ничего не отдает. Зашел к одному, к другому — и все дело.

Молча допиваем кофе. Серра оборачивается ко мне:

— Так что, видишь? Тебе не о чем беспокоиться. Ты совершенно нормален.

Но я продолжаю наступать:

— А те, кто ничего не делает, они как? Ненормальные?

— Нет, они тоже нормальные. Только не совсем живые.

Вытаскивает из кармана несколько монет, кладет на стойку.

— Получите.

Мы разрешаем ему расплатиться. Он всегда при деньгах. Я говорю:

— Это всё слова.

— Нет, милый. Посмотри вокруг. Каждый ищет равновесия по-своему. Одни помешаны на футболе, другие с головой уходят в работу, какой незначительной она ни была, а ты и, может быть, все мы возмещаем крушение своих надежд антиобщественными поступками… Как бы там ни было, надо искать равновесия. Я теперь говорю с точки зрения, которую можно было бы назвать биологической, верно?