Замурованное поколение - [29]

— Завтра…

— Обязательно приходи. Лучшие из нас не должны идти на попятный.

— Завтра увидимся.

— Ладно… Но я не из-за этого тебе звоню. Ты в прошлый раз потерял бумажник?

Машинально я хватаюсь за карман.

— Да, а что?

— Его нашел Торрес, ты его знаешь?

— Сын писателя?

— Да. Одного из стоящих, верно?

— Если бы все были такими… А где он его нашел?

— На Пасео.

— А что же он вчера мне его не отдал?

— Ему пришлось остаться дома. Отделали как следует.

— Здорово досталось?

— И сегодня еще хромает… Он тебя искал, и мы договорились, что я тебе позвоню. Ты, наверно, был занят, да?

— Ясно, что не забавлялся.

— Так теперь ты знаешь, у кого твой бумажник.

— Да. Мог бы он и сам позвонить.

— Ну, вы-то с ним мало знакомы. Он бы отдал его мне, да не захватил с собой. Это было бы неосторожно.

— Завтра я его повидаю.

— Ладно, дружище, договорились…

Он как будто собрался повесить трубку, но добавляет:

— Да, и эта девушка… Рената. Она сегодня тоже не пришла.

— Не пришла? Я ее не видел.

— Если бы ты дал мне ее телефон, я бы мог…

— У нее нет телефона.

— Какая жалость! Девочка что надо, а?

— Да, только давай поговорим об этом в другой раз. Мы сейчас обедаем.

Он смеется.

— Ты — буржуа!

— Брось, все люди обедают!

— Но не в три часа… Что ты делаешь вечером?

— Есть одна работа. А что?

— Ничего, я так спросил.

— Тогда до завтра.

Вешаю трубку и возвращаюсь в столовую, где мои домашние молча едят. Мать спрашивает:

— Кто тебе звонил?

— Товарищ. Из университета.

Злят меня эти их вопросы. Я-то никогда не спрашиваю, с кем они говорили. Отец отламывает кусочек хлеба.

— Вы не собираетесь возобновить занятия?

— Не мы их отменили…

— Надо же, перед самыми экзаменами… представляю, чего вы нахватаете. Готовься как следует.

Откуда им знать, что практически я уже считай что провалился. Три месяца не слушал лекций и не заглядывал в книгу. Меня это не интересует. И не собираюсь нагонять.

Мать зовет новую служанку:

— Петра! Можешь подавать десерт.

Это говорится на чистом кастильском, нашего языка она не понимает вовсе. Никто не взял на себя труд научить. Все говорят с ней так, будто мы живем по ту сторону Эбро. Тетушка спрашивает:

— Вы все еще устраиваете манифестации?

— Да.

— Но ты не ходишь…

— Конечно, хожу.

Отец смотрит на меня поверх очков. Не знаю, зачем он их носит, если сквозь стекла никогда не смотрит.

— Это плохо. Ты знаешь, я не люблю запрещать тебе что бы то ни было, но… Тебе до этого нет никакого дела.

— Вот как? А кому же до этого дело?

— Тем нескольким сумасбродам, которые только и думают, как бы учинить беспорядок.

— Ворвались в университет и схватили несколько наших товарищей.

— Наверное, за дело. Я слышал, они распространяли листовки.

— Никому не известно, кто их распространял. Имеем мы право на свободу мысли или нет?

Тетушка возглашает:

— Студенты всегда были такими. Я помню, и ты, Ансельмо, ввязывался во все скандалы, в какие только мог.

Он принимается за вишни.

— Это не одно и то же, Эмма. Другие были времена, да и за рамки законности мы не выходили. По сути дела, у нас не было ничего плохого на уме, просто хотелось поразвлечься. Это совсем другое дело.

— Конечно, вам можно было развлекаться. Вам ничего не надо было решать.

— А вам, значит, надо?

Отец задает этот вопрос ироническим тоном, как бы не веря и изумляясь.

— Наверно, надо. Раз уж старшие этого не делают…

— И что же вы решаете?

— Сегодня, может быть, достаточно и того, чтобы кто-то заявил: «Неправда, что мы живем в земном раю».

Я сказал это так горячо, что проглотил вишневую косточку. Но они маленькие.

— И вы за нас все сделаете…

Теперь он говорит с явной издевкой. Всю жизнь только и занят тем, что выколачивает деньгу из больных, никогда ничем другим не занимался, а считает себя вправе иронизировать.

— Нет. Но, может быть, пробудим в ком-нибудь честность.

Он морщится:

— Не знаю, чего еще вам не хватает! Никогда так о молодежи не заботились, никогда не было таких возможностей для каждого, никогда не было такого порядка…

— Вот оно!

Он умолкает, и все смотрят на меня удивленно, потому что я почти выкрикнул эти слова. Торжествующе выкрикнул.

— Что ты хочешь сказать?

— Что без этого тебе не обойтись. Порядок!

Я вскидываю руки, склоняю голову и отвешиваю медленный поклон.

— О порядок, идиотский порядок, убереги нас от всяческого зла, сделай так, чтобы мы все могли вечно возносить тебе благодарственные молитвы!..

Тетушка и мать смеются, не поняв до конца, а он хмурится.

— Что означает эта клоунада?

— Только то, что, когда кто-нибудь нажимает на кнопку, взывая к порядку, я слышу пронзительный звонок и…

— Не понимаю, почему тебе так нравится разыгрывать шута.

Он покраснел. Наверно, тоже проглотил косточку.

— С вами обращаются, как с мужчинами, а вы отвечаете, как дети…

— Кто это с нами обращается как с мужчинами?

— Алехо…

Мать, как всегда, стремится, чтобы все было тихо-спокойно. Постоянная температура, как в оранжерее, ширмы и закрытые окна.

— Нам вечно затыкают рот одним и тем же леденцом. Говорят «порядок»… и все должны помалкивать. Но какой порядок? На кладбище тоже порядок, да еще, пожалуй, и построже.

— Алехо, хватит!

И он жалуется матери и тетушке:

— Не понимаю я этого парня. С ним невозможно разговаривать.