Замурованное поколение - [18]

Получается «куча мала», как в кинокомедии; Рамона Улья почти в самом низу. Я инстинктивно протягиваю руку, но разъяренный преследователь сильно бьет меня по спине. Еще трое наклоняются над кучей упавших, мелькают руки, кто-то колотит ногами. Парень, упавший навзничь, бьет ногой по щиколотке унтер-офицера и, перекатившись через него, вскакивает на ноги в двух метрах от упавшего.

Рамоне приходится туго, в этом нет сомнения, и она силится перевернуться, защищая живот руками. Слышны голоса, словно жужжанье разъяренных оводов, и злые приглушенные крики, замирающие вдали.

Семь или восемь человек бросаются на помощь Рамоне, я тоже, подбегают и еще несколько. В этот момент Рамона — наше боевое знамя. Под внезапным натиском нападающие бегут, но мы успеваем схватить двоих. Парнишка в изорванном свитере мчится, выставив вперед голову, как бык, и чуть не «поднял на рога» человека в мундире.

Тот ударяется рукой обо что-то твердое, и дубинка падает, отскакивает от мелькающих рук и голов и подкатывается к моим ногам. Я наклоняюсь и хватаю ее, меня толкают, и я лечу на землю, проползаю между чьими-то широко расставленными ногами и выбираюсь из свалки на четвереньках. Но дубинку из рук не выпускаю.

Рамону подняли, и кто-то в отчаянии выскакивает на мостовую в поисках такси, хоть-это и безнадежно. Выше останавливаются два грузовика, набитые вооруженными людьми.

— Этот!

Они бегут за мной, народу вокруг становится все меньше, и тут кто-то еще, преследуемый разъяренными людьми в мундирах, проносится мимо меня как молния. Это Багес. Наверное, они его узнали.

Они образовали цепь заграждения на углу улицы Каспе, но я вижу, как кое-кто из наших, в том числе одна девушка, без труда прорываются через нее. Прячу дубинку под рубаху и беру левее.

Такси удалось остановить, но на Рамону накинулись сразу трое. Она защищается, как может, даже зубами, ей помогают наши. Я прыгаю на спину самого высокого «полипа», и мы катимся по земле. Неожиданный удар по затылку. Когда поднимаюсь, такси уехало, или они его отослали. Другие машины движутся по средней линии как бы украдкой, водители откинулись на спинки сидений, делают вид, что их это не касается. Какой-то парень призывает:

— На штурм!

Но другой кричит:

— Бежим!

Кажется, что кругом одни мундиры. Мы их сдерживаем, пока Рамона Улья лавирует между машин в сопровождении кого-то из наших; к моему удивлению, это Альберто Серра. Уклоняюсь от дубинки, бью кулаком в мягкий живот, человек в мундире протягивает руки, стараясь покрепче ухватить меня. Тут по Пасео к нам спускается еще одна группа, их преследуют, они смешиваются с нашими, и внезапно меня охватывает чувство свободы, и я бегу, бегу вместе со всеми.

Увертываюсь от офицера и от рядового и вместе с незнакомым парнем выскакиваю на дорогу в ту секунду, когда меняется сигнал светофора. Перебегаем дорогу перед автомобилем, едва не задев за бампер, и не задерживаясь мчимся к входу в метро.

— Сюда!

Кажется, нас уже никто не преследует, но мы прыгаем через несколько ступенек, шаря в карманах. У входа в метро — толпа, и мы смешиваемся с ней. Незнакомый парень спрашивает:

— Видал?

— Ты тоже там был?

Он кивает.

— В такие минуты вообще никого не видишь. Хотел бы я вцепиться хоть в одного.

Я сжимаю зубы.

— С каждым из нас происходит одно и то же.

Мы смотрим на вход: пропускают лишь тех, у кого одежда в полном порядке. Этого следовало ожидать. Там, наверху, им не до того — слишком много народу. Парень толкает меня под локоть:

— Пошли через Рамблу…

Туда мы и направляемся. Я иду скрючившись. Сильно жжет спину.

Рената уже дома. Она в ванной. На тарелке — ножницы, вата, марля и флакон спирта.

— Гляди, как саданули…

На ноге, на пальцах, две длинные царапины, как от ножа. Но неглубокие.

— Как это получилось?

— Не знаю. Я только потом заметила, в такси…

— A-а, так ты приехала на такси…

— Что ж мне было делать: я потеряла туфлю.

Вторая туфля, до невозможности грязная, одиноко стоит под раковиной.

— Посмотри-ка…

Она показывает мне ссадину на руке.

— Не думай, что я все это им спустила. Ты бы посмотрел, как я его укусила!

— Вижу, тебе здорово понравилось!

Она снова склоняется к раненой ноге.

— Нет. Но я могла бы и в этом найти удовольствие.

Она берет флакон со спиртом, затем вату.

— Лучше меркурохром, если у тебя есть.

— Думаешь? Он в шкафу. Может, принесешь?

Когда я возвращаюсь, она спрашивает:

— А ты как? Тебе не досталось?

— Парочку горячих получил. Но зато!..

И я вытаскиваю из-под рубашки резиновую дубинку, кручу ее над головой. Она делает большие глаза.

— Ну надо же! Как тебе удалось?

Пока я объясняю, она мажет ногу. Я ощупываю дубинку. Она гибкая, но твердая. Говорят, в середине у нее стальной стержень.

— Но за это — вот что, смотри!

Я скидываю рубашку, нагибаюсь к зеркалу. Она тотчас выпрямляется, тянется рукой.

— О, как тебя отделали!

От ключицы по диагонали вниз идет широкая красная полоса. К счастью, кожа не сошла.

— Тебе больно?

— Да. Саднит немного.

— Может, помазать каким-нибудь кремом…

— Да ничего, так пройдет.

Она снова наклоняется к ноге. Меркурохром разлился по всем пальцам, так что они кажутся залитыми кровью. Я улыбаюсь.