Заморок - [29]

Такое замечание Фроси я пропустила. Пускай доложит, что я не ответила на провокацию про мужчину, хоть и Ленина, в своем доме.

Да.

Я взялась за хлеб, чтоб нарезать еще больше, потому что Фрося всегда много кушала хлеба, и думала себе, спрашивать у Фроси, чего Фрося в такой день заявилась, или не спрашивать. Тем более Фрося заявилась без мотлоха, хоть какого, вроде ее гнали с срочным наказом.

А Фрося прямо своим ухом залезла в мою голову и начала свое:

— Я ж чого прыйшла?.. Я ж прыйшла, бо рано вже на базари була. Курку купувала… Ой! Забулася!

Фрося подскочила и — раз! — скаканула в коридорчик.

Через одну секундочку Фрося прибежала назад с пакунком с газеты. А пакунок на свой вид кровавый шмат, а не пакунок с газеты.

Фрося пояснила, что это по́трох с курицы.

Фрося мне свой пакунок придвинула до лица и сказала, чтоб я посмотрела, какое свежее-свежее.

Я подумала, что Фрося есть Фрося, что Фросе поручалось меня сбить. А меня ж не собьешь.

Конечно, Фросю подучили, что притащить в такой день.

Фрося ж мне кровь притащила. Женщины, когда кровь видят, так некоторые делаются дурные. А дурных можно и то спросить, и это тоже.

А я ж — не те, которые некоторые. А — те, которые которые.

Я с рук Фроси потрох приняла голыми руками, до своего носа поднесла, вонькость кровяную в себя втянула и сказала, что ага, что сильно свежее, что сейчас зажарю, чтоб покушать.

Фрося обрадовалась. Конечно, Фросе получилось хорошо: и задание выполнила, и покушает вкусно.

Я возле печки с потрохом по́раюсь, а Фрося борщ ест и рассказывает:

— Дак я ж кажу… На базари люды кажуть, шо в офицерив хтось шось зробыв. Ну, думаю, трэба до Марийкы, вона ж знае… Ага?

Я спокойно сказала, что в нашем Доме офицеров на собрании попа́дали на пол палки, потому что есть еще люди, которые без совести к своей работе, оставили и пошли — хоть водку пить, хоть что. Я сказала, что сама я в зале не сидела, а сидела в коморе у Якова-киномеханика и смотрела на собрание с дырки, в которую крутят кино. Первое. Потому что в зале уже набилось людей. Потом — так интереснéй.

Фрося за каждым моим словом агакала.

А за последним моим словом Фрося сказала, что оно ж так, что с механиком интереснéй, что Фрося волнуется, или за собрание у нас все успелось.

Фрося заелозила на табуретке, как Норинская, когда усаживалась в президиуме, и языком своим облизалась тоже.

Божжжже!

Я тихо смолчала, как смолчала про мужчинство Ленина. Пускай Фрося лучше доложит про стыдо́бу, а не про что попало.

В эту самую секундочку Фрося перевернула свой разговор.

Борщ Фрося уже покушала и начала запихиваться куриной печенкой с пупочком.

Фрося кушала и поясняла мне, что хоть курица не порося, а копийчину на курицу надо, что надо ж и то, и другое………………

Конечно, я узнала привычку Фроси и пошла за кошельком.

Я лежала, чтоб заснуть, а сон не шел и не шел.

С Фросей получилось хорошо. Фрося все-все перескажет с моих слов. Может, моя копейка Фросю еще больше подкрепит в мою пользу. Если что, Фрося ж от меня помощи лишится. Не может же такого быть, чтоб органы Фросе платили. До революции царизм платил, а советская власть — ни за что не будет.

Потом я подумала про Якова, про его название меня Изергиль. Я не из-за нации, а зачем Яков так? Яков же красоту мою признал? Признал. А про выворот зачем?

Потом я подумала про как мне правильно считать — спас меня Яков или не спас? Если спас, получается, что я виноватая. А я ж не виноватая.

Я подумала, что это ж я так считаю. А Яков как считает? Может, Яков считает, что я виноватая. Может, Яков не шутку пошутил, когда распотякивал про меня в ряд с палками? И зачем Яков сказал про расплатиться? Спасибо — это ж не расплата. Расплата — это у людей, когда виноватый. А я не виноватая.

Потом я подумала, что я хорошо ответила Якову про расплату и девичью гордость. Допустим, я про гордость не сказала, а и без такого слова на всякий случай понятно — я обиделась не как враг, а как девушка.

Потом я хотела подумать про Катерину, как она на меня смотрела, когда я рассказывала про все с Яковом и дыркой. А подумала про Норинскую, как Норинская задницу свою об стул терла, как Норинская языком своим облизывалась. А потом про Фросю — тоже ж бесстыжую. А потом про Ленина с рукой. А потом про Александра Ивановича — тоже ж с рукой

Я утром проснулась, вроде меня били и били без просыпа. Я всегда так переживаю переживания.

Надо было делать план на сегодняшний день.

Получилось так. Первое. Поставить Ленина на место, руку накрыть рушником. Потом. Выяснить Якова.

Как и положено, я пришла на работу секундочка в секундочку.

В буфете, в самых дверях, мне навстречу вышел Дмитро. Дмитро тащил здоровенный бидон с кухни. На кухне в такой бидон собирали лушпайки и подобное, что оставалось на тарелке или портилось.

Допустим, на тарелке почти что не оставалось. Оно ж вкусно, а потом — человек в буфет приходит кушать, а не гулять. Были и такие, кто говорил критику. Меня про такое предупредили, чтоб стоять и внимательно слушать. У меня хорошо получалось.

Да.

Дмитро бидон и выносил, а забирала машина-полуторка на ферму. Я еще раньше видела: в кузове бидонов десять или еще. Я у Дмитра спросила. Дмитро сказал, что и с ресторанов забирают тоже.