Замок спящей красавицы - [52]

После бульона следует лапша.

— Она горькая, — противлюсь я.

— Бог знает, из чего они ее делают, — не моргнув, отвечает Элен.

Затем я съедаю еще кусочек печенья и все пью, пью. Меня постоянно мучает жажда.

— Вот твои пилюли, Бернар.

— Давай уж, если ты так хочешь…

— Как это, если я хочу?!

— Мне они ни к чему…

— Что ты такое говоришь?! Они приносят тебе облегчение! Ты совсем не так плохо выглядишь, Бернар!

И, обняв меня за шею, она прижимается щекой к моим волосам, и мы долго и молча так сидим. Даже зная, что она медленно отравляет меня, я вовсе не испытываю к ней отвращения и даже не боюсь ее. Для нее я такое же препятствие, каким для меня была Жулия. Теперь я не иду в счет: она меня не убивает, а просто убирает с дороги. Я даже уверен, что ей меня жаль. У меня начинается сильная икота, и последующие четверть часа я бьюсь в приступе боли. Элен держит меня за руки, а я стараюсь уцепиться за нее. Затем спазмы постепенно ослабевают, и я погружаюсь в дремоту, а открыв глаза, вновь вижу ее, уже с молочной кашей, приготовленной для меня. Самое большее через три часа начнется обед, и она опять заставит меня есть. Никто и нигде не думает обо мне сейчас, я полностью во власти этой одержимой женщины. О боже!

Хлопнула садовая калитка. Быстрее! В моем распоряжении не более получаса. Сегодня я чувствую себя слабее, чем вчера, а завтра, вероятно, еще больше ослабну. От страха, что я не успею закончить письмо, у меня дрожат руки. Осторожно спустившись вниз, я убеждаюсь, что мое письмо лежит на прежнем месте. Чтобы выиграть время, я усаживаюсь в гостиной прямо за круглым столом и, перечитав написанное, впадаю в глубокое уныние. Кто мне поверит? Наверняка решат, что это писал какой-то маньяк! Но… другого выхода у меня нет!

«…Итак, я пришел домой к Элен Мадинье, и она приняла меня за Бернара, а у меня не хватило сил начать переубеждать ее, потому что я предельно устал. Клянусь Вам, господин прокурор, я говорю чистейшую правду! Когда чувствуешь приближение смерти, то уже не можешь лгать… У Элен была сестра, а точнее, сестрами они были только по отцу. Звали ее Аньес. По целому ряду причин, указывать которые у меня сейчас просто нет времени, сестры питали друг к другу взаимную неприязнь и сильную ревность. Аньес удалось перехватить и спрятать от сестры одно письмо Бернара с его фотографиями, которые он выслал „крестной“. Итак, с самого первого дня моего приезда Аньес знала, что я не Бернар, и решила любыми средствами помешать Элен выйти за меня замуж. Вот с чего, господин прокурор, началась эта драма…»

Мое запястье и плечо начало сводить судорогой, и строки под карандашом запрыгали. Чтобы прогнать холод, пробиравший меня до костей, я принялся растирать себя. Мне захотелось рассказать еще и о Жулии, однако этот эпизод не относился к области правосудия, а я вынужден был поторапливаться.

«Так вот. В один прекрасный день мы с Аньес сильно повздорили (должен признаться, она была моей любовницей). Все это очень сложно объяснить. Я не снимаю с себя ответственности, господин прокурор, в этом есть доля и моей вины. Короче, я в бешенстве выбежал из дому, чтобы остыть и слегка прогуляться на свежем воздухе, а когда вернулся, то нашел Аньес мертвой, а точнее — отравленной. Ее смерть походила на самоубийство. И действительно, Элен сразу же после обеда вышла из дому за покупками, а вернулась уже после того, как я обнаружил, что Аньес мертва. Расследование же велось чисто формально. Всем было известно, что Аньес крайне неуравновешенна. К тому же она однажды пыталась покончить жизнь самоубийством за несколько лет до того. Но Вам, господин прокурор, необходимо будет произвести это расследование еще раз, потому что я со всей ответственностью обвиняю Элен в преднамеренном убийстве сестры.»

Услышав шаги на садовой дорожке, я поспешил сунуть листок под крышку рояля, однако наверх подняться так и не успел.

— Что ты здесь делаешь, Бернар?

Если бы во мне еще оставалась кровь, то я, вероятно, покраснел бы.

— Мне захотелось пить, — выдавил я из себя.

— Но там, наверху, у тебя стоит целый графин свежей воды!

— Мне захотелось испытать свои силы…

— Свои силы!.. Свои силы!.. Да ты едва держишься на ногах!

В ее голосе проскользнуло раздражение, и твердой рукой она подтолкнула меня к лестнице. А я почувствовал себя, неизвестно почему, виноватым.

— Не сердись, Элен.

— Я не сержусь, но ты ведешь себя как ребенок, мой дорогой.

С огромной радостью я вновь ложусь в постель, а Элен вскоре уже начинает улыбаться. Как и все предыдущие дни, этот день медленно близится к концу. Вечером у меня начинается рвота, после которой я, опустошенный, лежу неподвижно почти в бессознательном состоянии.

— Ну все, хватит, — шепчет Элен, — теперь я никуда не выйду. Попрошу, чтобы продукты приносили на дом.

— Пустяки, — отвечаю я. — Очередной приступ, вот и все… Не беспокойся.

Весь следующий день она неотступно была при мне, а я так и не решился посоветовать ей заняться своими делами. После обеда я притворился спящим, а она, сидя возле меня, вязала, время от времени прикасаясь к моим рукам. Догадывается ли она, что я хочу перехитрить ее?