Замки детства - [21]

Шрифт
Интервал

привозили невероятное количество камня, который сгружали повсюду и еле успевали обтесывать мастерком стены; казалось, что дома вырубают из скалы. Но старый дом сложили из камня, приплывшего на баржах из Мейлери еще задолго до того, как Жюли упала в воду. Его покрыли белой, оттенка сливочного крема с каштаном, штукатуркой, дотронешься щекой или ладонью в первые дни февраля — стена теплая: дом, как и виноградник Сан-Дене, был любимчиком солнца. Несмотря на пасмурную погоду, Адольф непременно хотел фотографировать дам. Установил треножник, накрыл аппарат черной простыней, спрятал под ней голову; вдруг старая Анженеза вскрикнула: «Смотрите! солнце! это из-за меня! Я всегда приношу удачу!» Потом быстро слизнула слюну, выступившую в уголках сморщенного впалого рта, сглотнула, все снова расселись. «Посмотрите, сейчас вылетит птичка». Адольф выпрямился, тревога читалась на его раздобревшем лице; старость подстерегла и навсегда запечатлела то выражение, с которым Адольф, дождавшись, пока начальник скроется за стеклянной дверью кабинета, в первый раз не осмелился сощурить глаз. В его изящном почерке никто больше не нуждался, контора обзавелась пишущей машинкой, здание перестраивали, служащие с серьезным видом рассуждали о коробках из стали и стекла, о роликовых шайбах, подвешенных к потолку, похожи на те, что поднимают паруса, а теперь с их помощью по пневматической почте прямо в белые маленькие ручки прилетали поручения в картонных бутылочках. У некоторых служащих на лбу по кругу выросли бородавки, похожие на короны праздной радостной Африки. В окошечке показался Джемс Ларош, задиравший к небу бороду из лишайника; служащие заставили себя ждать; толпились у шахты, прикрытой досками, соединив ладошки за спинами блестящих сюртуков. Божественность Джемса оказалась очевидна лишь для рассерженного директора, устремившегося ему навстречу. С тех пор на лице Адольфа застыла тревога; грустный, он фотографировал дам перед греческим храмом с занавесью вьющегося кирказона; птицы на крыше выпячивали грудки, вот и Вальтера старость подстерегла, когда он, словно огромный воробей, выпячивал грудь; Лизель, придерживая пальцем верхнюю губу, демонстрировала мадам Анженеза дырку в зубах, которую та внимательно изучала:

«У меня все зубы целы; дантист говорит, что если бы у всех были такие зубы, как у меня, ему пришлось бы прикрыть свою лавочку». И наклонилась к Лизель: «Да вы седеете, кузина! там, справа у корней, вы уже совершенно белая».

Ее большие голубые на выкате глаза радостно заблестели.

«Ну да, скоро вставлю челюсть, поседею; так ведь и стареют, правда, Вальтер?»

Лизель приподняла губу и показала голую десну. Вальтер даже головы не повернул; положил серебряный нож на хрустальный бокал, нащупал солонку и водрузил ее на лезвие; у себя дома он, молча, пальцем указывал блюда, которые ему следовало подать.

«Ах! — мягко произнесла Галсвинта, — а мне грозит катаракта; она видна уже, вроде бы».

Порывистый доктор, сложив руки, как танцовщица, побежал к ней мелкими шажками, но зазвонил телефон: «Извините?.. Ваша императорская Светлость? Ужинать с вами? послушайте, сегодня невозможно! В следующий раз. Доброго вечера!» потом вынул глаз Циклопа, приладил его по середине лба; вблизи Галсвинта разглядела кустики рыжей шерсти в докторских ноздрях, таких же вытянутых и неприятных, как пустырь у Буа-де-Шен на пути к кузине Гебхард, которую навещали в мае, разбивая ноги в желтых туфлях из тонкой кожи о булыжники Крозетт. В глубине карих глаз, далеко, за тысячу лье, доктор заметил то, что для других было скрыто, белую точку, приближавшуюся со скоростью кометы.

«Скоро этот глаз у Вас ослепнет…» — промурлыкал он вдруг.

«Скоро этот глаз у меня ослепнет, — повторила она, — а второй…»

Улыбнувшись, она пожала плечами. Легонько кивнула на Лизель, пытаясь объяснить, что, заговорила о себе, чтобы выручить ее, показать, что старость всех коснулась, и дома, и кресла Розали, — роза, вырезанная на его спинке, потеряла лепесток, — и Элизы, постаревшей очень своеобразно, на лбу у нее выросли шишки, а на лицо легли резкие тени; с возрастом приобретается столько особых примет: там кожа желтая, тут — в красных прожилках, волосы темные, желтовато-серые, белые, шея, расчерчена сеткой морщин. «Я, — заявила старая Анженеза, — великолепно готовлю; так, что пальчики оближешь». Как-то раз она испекла гречневые лепешки для Маргаритиного жениха и на следующий день не могла встать с постели. Как все устроится теперь, когда Маргарита, наряженная как на праздник барселоннет{57}, исчезнет в объятиях мужа? А Поль, давно уже от него нет вестей! Придется сдать фермерский сад, а себе оставить участок около парников, у квадратного колодца, наполненного зеленой водой и казавшегося детям бездонным, когда солнце поворачивалось, на его нагретый мягкими закатными лучами край, так приятно присесть; колодец находился у подножья высокой стены, на нее облокотились дамы в шляпах, в мягких парусиновых туфлях без каблука, под маленькими зонтиками, они пришли на край террасы и теперь томно любовались пейзажем.


Еще от автора Катрин Колом
Духи земли

Мир романа «Духи земли» не выдуман, Катрин Колом описывала то, что видела. Вероятно, она обладала особым зрением, фасеточными глазами с десятками тысяч линз, улавливающими то, что недоступно обычному человеческому глазу: тайное, потустороннее. Колом буднично рассказывает о мертвеце, летающем вдоль коридоров по своим прозрачным делам, о юных покойницах, спускающихся по лестнице за последним стаканом воды, о тринадцатилетнем мальчике с проломленной грудью, сопровождающем гробы на погост. Неуклюжие девственницы спотыкаются на садовых тропинках о единорогов, которых невозможно не заметить.


Чемодан

 Митин журнал #68, 2015.


Время ангелов

В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.


Рекомендуем почитать
Воскресное дежурство

Рассказ из журнала "Аврора" № 9 (1984)


Юность разбойника

«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.


Поговорим о странностях любви

Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.


Искусство воскрешения

Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.


Желание исчезнуть

 Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.


Бунтарка

С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.