Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000 - [140]

«…и что надо заметить, что по одному ложному интеллигенту не должно судить обо всех интеллигентах, как скажем, по одному рыжему нельзя судить обо всех рыжих».

«С интеллигента спрос больший, потому что у него самого спрос больший. А если меньший — он уже не интеллигент».

Ну что всё это, если не скудоумие, набор банальностей, глубокомысленно изрекаемых, очевидных, десятки лет известных истин!

А для подтверждения законных прав на выбранную тему Ольга публикует свои чудовищные стихи 15-летней давности под названием «Моя тема». Опять беру четверостишие наугад:

Я пишу интеллигенцию,

почвы с духом пуповину,

слёзы малые младенцев

вправив в сердце сердцевину.

Если это «её тема», то не надо именно на эту тему (равно как и на темы политические) поручать ей писать статьи. Кучкина — интеллигентная женщина, и я верю, что она любит интеллигенцию. Но любить мало. Надо иметь дополнительно хоть одну нетривиальную мысль по этому поводу. Я, например, люблю футбол, но никто же мне не поручает писать о футболе, поскольку футбол я люблю смотреть по ТВ и нетривиальных мыслей он у меня не вызывает. От общественно-политических статей Кучкиной начинают болеть искусственные зубы.

* * *

Вернувшись (почти трезвый, на машине!) рано с приёма по случаю 50-летия Юрки Щекочихина, задумал я поесть (поскольку на приёме, как всегда очень безалаберном, мне достался только плов), выпить и посмотреть по ТВ матч на первенство Европы по футболу. Выключив свет на кухне, с тарелкой бутербродов в одной руке и с бутылкой пива в другой, я споткнулся о собачью постель в тёмном коридоре и, вместо того, чтобы, отбросив и тарелку, и бутылку, упасть на протянутые руки, я их не выпустил и долбанулся боком об угол ящика в головах собачьей постели, где зимой держу картошку. Было очень больно. На следующий день выяснилось, что я сломал два ребра и повредил третье. С трудом сползаю с кровати и наползаю на неё. Умер Гриша Горин, а я даже не могу поехать попрощаться с ним…

Бедственное моё положение, когда и читать невмоготу, и телевизор смотреть не хочется, привело к тому, что я попытался размышлять о себе.

Я пришёл к выводу, что самым точным определением моей натуры будет «инфантильный консерватор». Всей душой я всегда приветствовал неизменность окружающего меня мира. Папа, мама, бабушка должны были быть всегда. До смерти папы я не мог даже представить себе, как это возможно жить без него. Нет, не в материальном, а в духовном плане. И «тётя Вера» Марецкая, в доме которой я впервые увидел телевизор с экраном величиной в почтовую открытку, тоже должна была быть всегда. Сам дом её со скульптурой девушки на башенке, которую видно было из окон нашей лиховской коммуналки, и дом этот должен был существовать всегда. Ну, по крайней мере столько, сколько я сам проживу на свете. Но «тётя Вера» умерла, девушку с башенки убрали, и я уехал из коммуналки в Лиховом переулке навсегда. И умер Василий Иванович Качалов, Сталин, Всеволод Бобров. Женька Харитонов умер, и Лев Разгон. Мир обновлялся новыми людьми, но дух мой противился этому.

Переход из НИИ-1 в «Комсомолку» потребовал от меня больших волевых усилий, но когда он состоялся, я, сам того не ведая, уже обречён был быть ветераном «КП», несмотря на то, что были очень интересные предложения из других газет, журналов, с телевидения.

Я любил путешествовать, но и тут оставался консерватором, потому что Париж 1964 года нравился мне больше Парижа 1994 года. Я не принял Ранжиса, монтмартрского небоскрёба, стеклянной пирамиды Лувра, как за несколько лет до этого не принял Центра Помпиду, и до сих пор считаю, что Диснейленд должен быть только в Калифорнии, а Европе надо выдумать что-то своё.

Умом я понимаю, что мир должен меняться, ничто не вечно под Луной, и камни рассыпаются в пыль, и гибнут галактики, но сердцем принимать я это не хочу, и оно болит, когда мир меняется.

Пожалуй, есть только две области, в которых я консерватором не был. Я всегда приветствовал всё новое в науке и часто менял жён.

Теперь мне интересно было бы узнать: а много ли людей чувствуют то же, что и я? Мне кажется, я не одинок, но хорошо это или плохо — я не знаю.

* * *

«Я попытался рассказать о себе, как будто я уже не нахожусь в живых, а из другого мира оглядываюсь на свою прошлую жизнь. И не скажу, чтобы это представляло для меня какие-либо затруднения, потому что жизнь моя почти прожита».

Чарльз Дарвин. Автобиография

Март 1953 — июнь 2000 (продолжение следует!)

Об авторе «Заметок вашего современника»

(По книге «Кто есть кто в современном мире»)

Голованов Ярослав Кириллович родился 2 июня 1932 года в Москве в актерской семье. Отец — Кирилл Николаевич Голованов — основатель и первый директор Театра Транспорта, который ныне известен, как Московский драматический театр им. Н. В. Гоголя, работал в управлении театров Комитета по делам искусств, был одним из руководителей Центрального дома культуры железнодорожников. Мать — Анфиса Васильевна Голованова (урожденная Козлова) — под псевдонимом Андреева почти всю жизнь была ведущей актрисой Театра Транспорта.

Едва начавшись, столичная жизнь маленького школьника была прервана войной. Осенью 1941 года семья эвакуируется в Омск и только летом 1943 года возвращается в Москву. В 1950 году Ярослав заканчивает школу. К удивлению родителей он не хочет поступать ни на операторский факультет Всесоюзного института кинематографии, как ему советует отец, ни в Московский архитектурный институт, как рекомендует мать, а подает документы на открытый незадолго до этого секретный ракетный факультет Московского высшего технического училища им. Баумана. Объясняя это решение, Ярослав говорил, что стремление заниматься ракетной техникой возникло в Омске в 1942 году, когда он прочел роман Алексея Толстого «Аэлита», который произвел на него огромное впечатление. В студенческие годы Ярослав работает очень много: лекции в МВТУ читаются по десяткам дисциплин, а количество зачетов и экзаменов приближается к сотне. Выпускники МВТУ тех лет должны были работать на всех металлообрабатывающих станках, освоить все виды сварки и литейное производство, не считая производственной практики, которую Голованов проходил на заводе в Днепропетровске, накануне назначения туда выдающегося конструктора ракет М. К. Янгеля. В Гороховецких военных лагерях приобретает опыт стрельбы из гвардейских минометов («катюш»).