Заметки о войне на уничтожение - [8]

Предваряет дневники предисловие одного из лучших современных специалистов по истории Второй мировой войны — профессора Йоханнеса Хюртера, который провел всю неподъемную работу по извлечению, расшифровке и комментированию дневников (мы видели оригинальные письма в Бундесархиве — почерк генерала был далек от каллиграфического идеала). Русский перевод сделан по новому немецкому изданию; в некоторых местах мы сочли уместным дополнить текст нашими комментариями.

Можно лишь согласиться с резюме журнала «Шпигель»; то, сколь красочно и беспощадно четко Хейнрици обрисовал колониальный поход Третьего рейха, делает его одним из самых ярких немецких летописцев Второй мировой войны и германо–советского фронта. Мы надеемся, что и для русского читателя эта книга окажется важна и интересна, позволит задуматься, а в каких–то случаях, возможно, и заново осмыслить свои представления о той войне, давно закончившейся, но всё еще бушующей в нашей памяти.

О. И. Бэйда, И. Р. Петров

Совершенно нормальный генерал вермахта (предисловие) [48]

Нет, не столь уж они кратки, те записи, что представлены здесь. Тем самым они плохо подходят под нынешнее определение слова «заметка», скорее они отвечают латинскому notitia: (по)знание, понятие. Немецкий толковый словарь Якоба и Вильгельма Гриммов (том 13, колонка 965) дает для глагола «замечать» определение «записывать что–то примечательное, делать отметки». В многочисленных дошедших до нас личных дневниках и письмах Готхарда Хейнрици более всего бросается в глаза его стремление обратить внимание на всё примечательное и весомое из пережитого им, сохранить это в памяти, сопроводив собственными комментариями. Побуждение к этому было столь сильно, что Хейнрици даже в самые загруженные работой дни всегда находил время для своих заметок, для того, чтобы записать и отметить. Возникшие таким образом материалы, будь то дневник, письма жене или отчеты для всей семьи, должны были стать памяткой и основой для позднейших мемуаров. Но прежде всего они были автобиографическими самооправданиями в прямом смысле слова — ответом перед самим собой, перед родными, перед потомками и — самоочевидно для верующего Готхарда Хейнрици — перед Богом. Такой способ восприятия событий, являясь отражением собственных чувств и ощущений, был подчеркнуто субъективен и обращен внутрь. Это отвечало традиции распространенного в протестантской среде Восточной Пруссии пиетистического взгляда в себя, с которой Хейнрици как отпрыск новопиетистически–ориентированной семьи (движение пробуждения) был знаком. Побуждение оставить свидетельство своего восприятия, своих мыслей и действий становилось тем сильнее, чем больше росла возложенная на него военная ответственность и чем драматичнее развивались события.

Война на уничтожение. Внимание Хейнрици было прежде всего приковано к войне, которая действительно была исключительной и которая является главной темой этого издания. Война между Германией и СССР, начатая 22 июня 1941 г. внезапным нападением вермахта, была самым большим, кровопролитным и значимым из единичных конфликтов Второй мировой войны, и, согласно классической формулировке Андреаса Хильгрубера, она представляла собой «расово–идеологическую войну на уничтожение»[49]. Военные цели, которые ставил перед собой Гитлер и его присные, включали в себя уничтожение «иудобольшевизма», овладение важными экономическими ресурсами и захват нового «жизненного пространства на Востоке». Словосочетание «война на уничтожение» стало сейчас синонимом попытки осуществить эти сколь утопические, столь и преступные замыслы. Немецкая кампания с такими ее шокирующими проявлениями, как Холокост и массовые преступления против советских солдат и гражданских лиц, ныне хорошо изучена в Германии. Со времен дебатов о гамбургской выставке «Преступления вермахта» (1995) она прочно увязана в общественном восприятии с критическим осознанием истории. Однако термин «уничтожение» не следует рассматривать слишком узко. Записи Хейнрици настойчиво напоминают о том, что эта война унесла миллионы жизней не только на оккупированных территориях за линией фронта, которым немцы несли смерть и запустение, но и входе регулярных боевых действий. На советской стороне погибли предположительно около восьми миллионов красноармейцев (кроме того, умерли около трех миллионов военнопленных и пятнадцать миллионов гражданских, в сумме более 26 миллионов человек!). Но и потери вермахта (2 743 000 убитых только на Восточном фронте) были настолько огромны[50], что о «войне на уничтожение» по праву можно говорить и оставив в стороне немецкие преступления в собственном тылу. К этому добавляется неисчислимый материальный урон, прежде всего из–за разрушений на той части советской территории, на которой велась война. И наконец, эта начатая национал–социалистической Германией война уничтожила также восточные немецкие земли с большей частью их населения — родину Готхарда Хейнрици.

Происхождение. Восточный пруссак, протестант, отец — пастор, один из дедов — тоже пастор, другой (отец матери) — прусский офицер из старого дворянского рода (саксонского). Эти сведения характеризуют определенную среду, которая оказала влияние на менталитет и биографию. Хейнрици происходил из так называемых желательных кругов дворянско–бюргерской ведомственной аристократии, которая считалась в Пруссии и в Германской империи столь верной родине и годной к военной службе. Как родившийся к востоку от Эльбы протестант, сын пастора и внук офицера–аристократа, он был особо «желателен», перед ним были открыты и военная служба, и церковная карьера. То, что единственный сын протестантского священника решил выбрать профессию солдата, вовсе не умаляет того влияния, которое оказала семья на формирование его характера. Отец Пауль Хейнрици проповедовал в восточнопрусском окружном городке Гумбиннен, где Готхард Хейнрици провел первые 18 лет своей жизни, позже его отец стал суперинтендентом в Гольдапе, а с осени 1907 г. — первым пастором и суперинтендентом в церкви св. Троицы в Кёнигсберге. Дом пастора в Кёнигсберге стал для сына главным семейным очагом во время его офицерской карьеры, сопровождаемой многочисленными переводами и переездами, к тому же и его жена происходила из Кёнигсберга. Церковь в приграничной и тем выделяющейся на общем фоне Восточной Пруссии являла собой своеобразную смесь черт пиетистических и воинственных, особенно в ней были развиты национализм и антииудаизм. Разумеется, по политическим взглядам родители были близки к консерваторам, затем к националистам. В Первую мировую войну отец вступил в Пангерманский союз, который выступал за «победный мир» и аннексии. Сын не остался в стороне от всего этого. Даже в послевоенных воспоминаниях Хейнрици о родительском доме и своей восточнопрусской родине встречается типичная для того времени риторика «борьбы народов» против поляков и русских, равно как и антисемитские пассажи