Заметки о войне на уничтожение - [18]

Отчет семье, [Седльце] 17 мая 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 27–50f. Ms.

[…] Неописуемая нужда царит в этой стране. Наиболее жутко она проявляется в городах. Наполовину они разрушены в 1939 г. войной, в другой половине живет оставшееся гражданское население, плюс еще на 50–60% больше людей, которые как евреи или нежелательные элементы выселены из провинций Позен, Вартегау или еще откуда–нибудь. Говорят, в одной комнатке ютится 8–20 человек. Как она тогда выглядит, можно представить. Дома и квартиры остаются в том же виде, в который их привела война. Окна часто заклеены бумагой или забиты досками; там, где остались стекла, их прикрывают грязные обрывки занавесок. Повсюду на стенах выбоины от снарядов и осколков бомб. В обломках на развалинах по сей день копаются евреи и оборванные дети, надеясь что–то найти. Если начинается дождь, улицы в мгновение ока превращаются в грязную жижу. Если сухо, повсюду летают клубы пыли. Тут натурально чувствуешь грязь, которую вынужден вдыхать. Если пройтись по узким улочкам, тебя преследует запах бедности и упадка.

Население выглядит так же как улицы, бедное и опустившееся. Лишь немногие, вероятно, могут обновить свой гардероб. Встречаешь фигуры, замотанные буквально в тряпки, их пиджаки и брюки состоят из лохмотьев. Между ними на углах и у входа в церковь толкутся по- прошайки–калеки, которые выглядят большей частью отталкивающе.

Евреи у нас собраны в гетто[92]. Они носят желтые нарукавные повязки с голубой звездой. В маленьких городах гетто не закрыто для населения. Герметически закрыто оно только в Варшаве, где его отделяет трехметровая стена с колючей проволокой и битым стеклом. В маленьких городах они свободно ходят по городу, привлекаются к работам, часто незаменимы как ремесленники. Для этой страны типично, что, если нужно нечто, чего нельзя купить, можно получить это лишь с помощью жида. Он немедленно готов тебе всё достать. На физических работах, кстати, он не слишком убивается. Праздников для них нет. Он машет лопатой и в субботу и в воскресенье, но на дорожных или строительных работах от него есть прок, лишь если за ним присматривают. Иначе, как я могу наблюдать из собственного окна, он немедленно предается отдыху.

С питанием населения дела обстоят так же, как и с его наружностью. В нашем городе норма хлеба для поляков 75 граммов, для евреев — 65 граммов. Говорят, поляки получают 100 граммов мяса в неделю, евреи — меньше. Постоянно удивляешься, что люди всё еще живы. У евреев вроде бы были резервы, с помощью которых они держатся и по сей день. Но постепенно резервы заканчиваются, и какая тогда возникнет обстановка, невозможно представить. На днях я встретил похоронную процессию. Хоронили еврея. Так как не было гроба, покойника на кладбище несли на куске брезента, натянутом между двумя палками, а сверху его прикрыли одеялом. […]

Варшава вначале произвела на меня безрадостное впечатление. Разрушения в городе в некоторых местах просто ужасны. К сожалению, множество ценных зданий стало жертвой обстрела. Лишь когда мы с графом Моем[93] побродили по улицам, я осознал это. Польская знать в XVII и XVIII вв. построила больше красивых зданий, чем, к примеру, есть у нас в Берлине. Дворцы Потоцкого, Радзивилла и иных — настоящие архитектурные ценности. Так как в них по большей части сегодня располагаются министерства, обстрел города затронул их в первую очередь. Жаль, сколь много было уничтожено.

В Варшаве время от времени встречаются элегантно одетые люди. Попадаются отдельные дамы, чьи платья ни в чем не уступают нарядам француженок в Париже. Даже в нашем маленьком городке в виде исключения натыкаешься и на такое. На фоне общего упадка это вдвойне бросается в глаза.

Мне кажется, что лучше всего живут крестьяне. Они обеспечивают себя сами и потому не должны заботиться о собственном пропитании. Они живут в примитивных условиях, и их избы гораздо лучше вписываются в местный ландшафт, чем отвратительно уродливые города с их неверно понятым крупным градостроительством. За продукты, которые они должны сдавать, крестьяне получают сегодня неплохую плату. Они получают минеральные удобрения для обработки полей. Поэтому они более открыты по отношению к нам, чем городские жители. Они приветствуют нас и говорят с комическим акцентом: «Айль Итлер». Деревенские мальчишки, конечно, в восторге от множества солдат со всеми их военными причиндалами. Они бегают повсюду и уже нахватались немецких слов. Но если в дальних деревнях на берегу Буга спросить их: «Кто ты?», следует ответ: «Я — русский или я — польский». Немцами они себя, значит, не считают. Меня всё время удивляют наряды местных баб. В деревнях они все без исключения ходят с голыми ногами. Икры краснеют от холода, но они, похоже, закалены. Мужики, наоборот, все ходят в высоких сапогах, овчинных тулупах и шапках–ушанках.

Наши солдаты вполне не прочь квартировать в деревнях. Крестьяне перебираются в хлев, а солдаты занимают избу. Больше всего боятся клопов, которые тут распространены. Вши пока встречались лишь пару раз. Число случаев сыпного тифа поэтому невелико. С новым методом лечения пока большинство пациентов вроде удалось поставить на ноги.