Заметки о войне на уничтожение - [101]

Но я сделал и еще одно. Я так долго наседал на людей, занимающихся промышленностью, пока они не вызвали своего главного шефа, министра Шпеера[423]. Вчера он был здесь, посетил со мной три дивизии и шахту Эмма под Рыбником. Результатом был приказ фюрера, который немедленно передал в мое распоряжение 70 танков–истребителей. Это уже что–то. Шпеер мне очень понравился. Это спокойный, профессиональный и, в сущности, скромный человек. С ним можно хорошо поговорить. Мы провели вместе целый день. Он принял все наши пожелания. В итоге я настолько его убедил, что он повторил буквально моими же словами те мысли, которые я здесь высказал относительно защиты его промышленности. Это он передаст и фюреру. Так что для битвы здесь у меня хорошая поддержка. Она мне пригодится. Ведь русский не собирается прекращать атаки. После того как он доукомплектует свои соединения из резервов, пляски начнутся снова. […]

В Силезии рассказывают ужасные вещи о поведении русских. Из Оппельна они вывезли в Россию мужчин. Стариков и женщин погнали копать окопы и мостить дороги[424]. С женщинами и девушками обращаются так, что не хватает слов, зачастую их просто убивают. Нет ни малейшего чувства приличия или проявлений человечности. Человек — вещь, с которой можно обходиться как угодно. Его с удовольствием убивают. Да, наше время действительно далеко превзошло нравы Тридцатилетней войны. […]

Говорят, что по Германии туда и сюда ездят тысячи солдат, непрерывно, бесконтрольно, с поддельными удостоверениями и так участвуют в войне. В 1918 г. всё начиналось именно так. Положение там, похоже, чудовищное.

О больших событиях на Восточном фронте я и говорить не хочу. Хорошо, что так занят, что некогда и подумать об общей ситуации. В руках противника уже и Гросс–Петервиц под Бреслау[425], где бабушка провела так много лет и была помолвлена. Какова обстановка в Кёнигсберге, остались ли родственники в нем или выбрались — об этом ничего не известно и не слышно. В Померании русские, по крайней мере, еще не добрались до Дитерсдорфа. Я рад хотя бы тому, что Гизела уехала из области восточнее Одера. В этом смысле ее призыв в Трудовую службу был благом, потому что таким образом она была эвакуирована. Иначе бы она, видимо, осталась у Кнебельсов. А как русские обращаются с немецкими девушками, об этом лучше помолчать. На самом деле, я сейчас даже не знаю, куда я должен адресовать письма мамочке и Гизеле. […]

Я не могу даже выразить, насколько сильно я потрясен всем происходящим в Германии. Каково сейчас приходится родственникам в Кёнигсберге, знает только Бог. А ведь еще совсем недавно дядя Отто рассказывал о своей домашней идиллии. Сегодня на улицах Кёнигсберга бушует ярость войны. Уцелели ли церковь в Хаберберге[426], дом священника, аптека «Лёвен»? Где Воттрих, дядя Херберт, фрау Бених? А в Эльзасе противник приближается к горам Кайзерштуль. Люксембург, Штауфен, Кёнигсберг и Либау более не в наших руках. И где же ты сама, моя Гизела? Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо.

Сегодня утром после долгого перерыва снова была церковная служба. Две темы легли в основу проповеди: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина не могу отлучить нас от любви Божией», — это дедушка читал на поминовении. И другая: «Радуйся в надежде, будь терпелив в страданиях, будь постоянен в молитвах», — это читали на нашем обручении. Обе совершенно ко времени! Действительно, всадники Апокалипсиса топчут наше Отечество! […]

Отчет семье, 5 марта 1945 г.

BArch. N 265/158. Bl. 132f. Ms.

[…] После того как 3 марта после обеда мне пришлось разбираться с различными безрадостными проблемами, уже на выходе адъютант со словами «Наконец–то хоть что–то радостное» принес мне следующую телеграмму: «Принимая во внимание Ваш постоянно доказываемый делом героизм, вручаю Вам, 136–му в вермахте, дубовые листья с мечами к Рыцарскому кресту Железного креста. Адольф Гитлер». Позднее позвонил начальник [штаба] группы армий фон Нацмер[427] и сказал, что хочет мне сообщить следующее: фюрер принял решение наградить меня спонтанно, во время обсуждения положения на фронтах, так как особо выделяет превосходную устойчивость, которую демонстрирует моя армия. После того как мы прибыли на юго–восток, пришлось выдержать один или другой крепкий удар. Бои в предгорьях Карпат и на Дукельском перевале были более чем жаркими. Непростой была оборона Карпатского хребта. И под Ужгородом, и к югу от Дукельского перевала всё зачастую висело на волоске. Трехнедельное сражение под Кашау было выиграно лишь потому, что у русского не хватило сил в самый последний момент, когда ему оставалось лишь пожать плоды победы (надеюсь, и общий исход войны будет тем же). Да и здесь, в промышленном районе, никак не сказать, что нам пришлось легко. Надеюсь, и предстоящее наступление, которое должно скоро начаться и начнется, мы отразим успешно. И в полководческом деле, после того как всё спланировал, подготовил, вывел войска на позиции, а затем взял на себя управление сражением, нельзя совершенно точно предсказать итог. Он зависит от множества других факторов, над которыми ты не властен.