Заметки о России - [54]

Еще в тот же день, до обеда, я побывал у губернатора Бухарина и передал рекомендательное письмо. Меня приняли очень дружелюбно, хотя я быстро понял, что ничего особенного мне у него ожидать не стоит. Письмо было от Румянцева (графа)[708].

В воскресенье <15-го> я познакомился с немецким лютеранским пастором г-ном Э. Делином, который зашел к Глену. Он также говорил по-шведски и по-фински, так как жил в Або и был финским пастором в Ингерманландии.

Английские миссионеры и их любезные семьи были чрезвычайно гостеприимны и предупредительны; с г-ном Макферсоном и Джеймсом Митчелом я принял участие в их занятиях персидским, которые состояли в том, что прислужник-перс, Мухаммед Таки, читал нам отрывок, потом мы читали его два-три раза, после чего г-н Глен переводил урок для нас, так как он продвинулся в этом дальше других. Персидский язык был моим основным занятием в течение всего пребывания в этом городе. Волочков хотел учить меня татарскому, но я предпочел персидский, в котором он не был столь силен. В обмен на персидский или татарский я должен был давать уроки английского, но это ни с какой стороны не было особенно полезно. К тому же Волочков говорил, собственно, только на казанском наречии и, кажется, был не очень силен в произношении, и у него не было ясного понимания или представления, как различные татарские диалекты соотносятся между собой. Глен каждый день одалживал мне свой персидский словарь Ричардсона[709], что мне очень помогало. От Хопкинса пользы гораздо меньше[710]. Я прошел большую часть грамматики У. Джонса[711], а также книгу شخب تايح و تسار هار[712] и, помимо других небольших отрывков, пару глав из Нового Завета.

Один раз я зашел также к директору гимназии[713], но настоящего знакомства с ним не завел, так как он был очень занят торговыми делами. Он агент Торгового общества[714] в Сарепте, в каковом качестве сменил г-на Мосса, немца, с которым я также познакомился. Состояние гимназии весьма посредственное, так как учащиеся являются туда только изредка, когда у них нет более важных дел. Училище находится в том же здании, что и гимназия. Один ученик вызвался мне прислуживать, но занимался мной так же плохо, как и учебой, и уходил, когда ему это было нужно. Неудивительно, что татары в это образовательное учреждение совсем не отправляют своих детей. Ждали нового директора, так как теперешний уже отказался от должности[715].

Большинство населения в городе — татары. Они в основном живут тесно, в низких домах, так что приезжему трудно найти жилье.

Я договорился с немецким пастором Эриком Делином у него обедать, <так как в городе нет порядочного трактира — имеющиеся два никуда не годились>. Он взял полрубля ассигнациями за обед, что было весьма дешево.

У меня на подъеме правой ноги образовался нарыв. Он меня особенно не мучил, но почти все время, которое я провел в городе, не проходил.

У губернатора я дважды обедал, а в остальном же он мне не помогал и мной не интересовался. Мне было очень нелегко подготовиться к отъезду. Так называемый персидский консул, мирза Абдулла[716], обещал подыскать для меня оказию, но затянул с этим, пока все грузины, возвращавшиеся с Макарии[717], не уехали. Тем временем прибыли книги Хендерсона и часть его вещей.

В Астрахани достаточно хорошие возможности для изучения восточных языков, татарского и персидского, и странно, что сюда не едет много молодых европейских ученых. Правда, профессоров здесь нет, но живешь среди самих этих людей, и притом в христианской стране и в полной безопасности, и если хорошо подготовиться, то можно получить большую пользу.

Город построен по-европейски, только дома в нем низкие <1819, сентябрь> и в основном деревянные, а улицы немощеные. Нет плоских крыш или открытых выходящих на бойкие улицы мастерских и лавок, которые начинаются только в Моздоке и в подлинном своем виде появляются только в Грузии.

Один из самых интересных персов, с которым я там познакомился, был купец Ака Реджеб Хаджи, сын Абаза Эли, родом из Ширвана. У него жил одетый наполовину по-европейски татарин, который выучился у одного немца часовому делу, хотя занимался им без удовольствия. Вообще же [часовщик] был весьма учтивым человеком, а когда-то некоторое время был переводчиком.

С помощью Волочкова я предпринял несколько неудачных попыток найти себе фурмана. Г-н Диксон, который очень хорошо понимает по-татарски и по-турецки и держит корректуру изданий на татарском, печатающихся в Астрахани, сходил со мной пару раз к армянину, который пообещал об этом похлопотать, но из этой попытки тоже ничего не вышло. Зато он хотел мне порекомендовать слугу-армянина, но так как Волочков в то же время рекомендовал мне русского солдата, который был в плену у кавказцев и говорил по-татарски и по-персидски, и так как Диксон советовал мне никогда не нанимать армян, то я почти решился нанять этого солдата. Но затем я заметил, что он понимал по-персидски очень мало, и желание у меня поубавилось; мы также с ним не сошлись в цене, так что я поехал один.

Г-н Диксон встретил на улице фурмана-татарина. Он попросил 80 рублей за дорогу до Кизляра, но мы не сошлись, так как я ему предложил 70. Г-н Митчел отправил со мной в татарскую деревню черкеса, которого миссионеры купили в Карасе и который хорошо говорил по-татарски, и там мы наконец нашли человека, согласившегося подвезти меня в Моздок за 40 рублей ассигнациями. С ним мы договорились, хотя на самом деле мне больше хотелось сначала поехать в Кизляр и разыскать там Ермолова.