Заметки о России - [52]

Все же на другой день <14-го> она была готова, но тогда он удалился по своим делам и в компании друзей напился допьяна. В этот день я его заставить ехать не мог. Я между тем посетил аптекаря, а по его указанию городничего[691], у которого, однако, после трех бесплодных попыток приема не добился. Во второй половине дня ко мне пришел один из друзей фурмана, довольно пьяный, и хотел уговорить меня подождать еще один день и провести время в компании с ним и его хорошими друзьями и предлагал мне дружбу навеки и т. д., а также много мне докучал приглашением попить с ним кофе. Когда я наконец собрался пойти с ним, чтобы при возможности отделаться от него другим способом, то увидел, что он не может стоять на ногах. Поэтому я задержал его беседой, пока он не свалился и не заснул. Тогда я снова пошел к аптекарю, где оказался на приятной вечеринке в обществе почтмейстера[692] и его жены, немца-врача, русского хирурга и двух офицеров. Почтмейстер был превосходный и образованный человек; я отдал ему письмо в Копенгаген (через Гиппинга), которое не отправил в Москве, с описанием моего пребывания там и отъезда оттуда.

<15-е>. На следующий день поездка продолжилась. Зарайск выглядит как село. В Рязани две лошади так захромали, что не могли идти, у одной из подковы вошло в мясо три гвоздя, у другой только один; первая шла с повреждением с самой Москвы. Так что здесь опять произошла остановка на два-три дня. Я осмотрел гимназию; ее мне показал учитель Воздвиженский, который немного говорил по-немецки; он также показал город и окрестности. Я зашел к аптекарю, который был скучен и неинтересен.

<18-е>. У одного тамошнего богача близ города парк с замечательным садом, который он открыл для прогулок; он же пристроил примерно за 30 000 рублей дополнительный ярус к отдельно стоящей еще не законченной соборной колокольне[693], при том что книжное собрание гимназии вместе с физическими приборами и т. п. едва стоит 300 рублей. В том же здании находится и уездное училище.

Кроме того, в городе есть духовная семинария. Вероятно, она в лучшем состоянии, чем гимназия, которая, кажется, вряд ли может сравниться с каким-либо из учебных заведений в Дании. Я также посетил учителя немецкого языка г-на Ерлиха, саксонца с открытым и сердечным характером, а также учителя французского, г-на Пелуза, который женат на немке из Москвы; он хорошо говорил по-русски и был очень добродушен и любезен; я также зашел к генералу Князеву, брату губернатора[694].

<19-е>. С большим трудом я заставил своего фурмана поехать, он не хотел оставить третью лошадь — больного жеребца, который был ему нужен, чтобы тащить тяжелый воз из Астрахани. Я предложил ему оставить жеребца у содержателя гостиницы, пока не приедут его друзья из Коломны и не заберут жеребца с собой в Астрахань. Однако он взял его с собой, еще хромого. Дорога была отвратительной, почти все время с самой Москвы шел дождь, каждый день была гроза, в очень немногих местах дороги были как-то обустроены, в основном они шли по голой земле, как будто их проложила сама природа.

Мы миновали Ряжск, не отклоняясь от маршрута, но проехали через Козлов. Этот скверный городишко великолепно расположен на холме, со всех сторон окруженном обширной равниной, по которой непосредственно у подножия холма извивается речка. Я боялся новой задержки, так как теперь жеребец стал хромать сильнее, однако мы продолжили путь и добрались до Тамбова в пятницу <23 июля> под проливным дождем.

Я сказал фурману, когда он поставил меня перед необходимостью провести там день и дождаться его друзей из Коломны, что в таком случае он должен найти для меня приличное жилье, где я мог бы получить себе отдельную комнату, однако он отвез меня туда, где останавливались фурманы, и мне пришлось лежать в повозке, где всю ночь мне не давали покоя дождь и сильнейшая гроза; так как верх в кузове был неплотным, а стенок в кузове не было, он был открыт на все четыре стороны. Двор был полон мусора и грязи по колено, и вообще во всем этом краю наводило ужас свинство во дворах, выходившее за пределы всякого человеческого разумения и понимания.

Нигде не было ни булыжников, ни признаков мощения, даже в городах, где улицы также ужасают в высшей степени. В северных краях кое-где мостят небольшими деревянными бревнами, а в Твери установлено, чтобы каждый приезжающий привозил определенное количество крупных камней или же платил у заставы. Мой кучер запасся тремя достаточно подходящими, но у заставы все равно потребовали денег. В южных городах такое не заведено. В самой Москве улицы крайне уродливы, раскопаны для того, чтобы их перемостить, и это перемощение, в основном сплошным мелким булыжником[695], ужасно. Рассказывали, что один губернатор велел углубить улицы на пол-аршина[696], другой — снова поднять и т. д., так что в этом отношении постоянно было прелестное разнообразие. До сих пор там многочисленные руины[697] и много уродливых убогих домов среди многих новых, великолепных и изящных. Как там, так и в других русских городах великое множество церквей, <а также сады> и много площадей и открытых пространств, представляющих собой нечто вроде трясины и крайне неприятных для глаза и носа.