Заметки о России - [32]

Влечет меня быстро судьба за собой,

И слов я не знаю: приют и покой[411].

Здесь азиаты в избытке, только жаль, что я не могу с ними непосредственно разговаривать, так как очень не многие знают русский и, пожалуй, ни один не говорит ни на каком другом европейском языке. Персидский здесь почти совсем не в моде, и даже сами персы обычно говорят между собой на татарском языке, а к нему у меня очень мало интереса, так как я ведь не могу ни посетить татарско-финские народности, ни заняться их исследованием. Отсюда я вскоре намереваюсь продвинуться ближе к Кавказу. Проехать в Индию через море или объезжая его с севера представляется здесь мало возможным, так что я должен попробовать персидский путь, прежде чем мои карманы совсем опустеют. Впрочем, жить здесь очень дешево, если бы только можно было что-то раздобыть поесть, но по крайней мере я сумел освоить в трактирах не более одного-единственного блюда (похлебка[412]), так как я не являюсь любителем икры. Однако я трактиры посещаю редко, так как почти всегда нахожусь в обществе английских миссионеров, у которых и остановился. Удивительно, как плохо люди умеют пользоваться богатыми дарами природы, и я имею в виду не только Астрахань, но и почти все места в стране, в которых я побывал.

До сего времени я не подвергался никаким опасностям и не испытывал больших мучений, и живу я во всех отношениях очень хорошо, только вот после отъезда из Петербурга мне очень редко приходилось увидеть или услышать что-нибудь достопримечательное. Однако здесь вдруг оказалось сразу много того, что следует увидеть и услышать, если бы мой план так меня не ограничивал и если бы мои деньги на дорожные расходы не принуждали меня от него не отклоняться.

Татары кажутся мне очень застенчивыми и неотесанными, персы более образованны и предупредительно любезны. Индийцев немного, и те, которых я нашел, кажутся людьми достаточно дикими и своеобразными. Браминский молебен, которому я был свидетелем, показался мне вполне смехотворным. Они показали мне некоторые книги, которые выдавали за санскритские, но буквы были в любом случае не деванагари, но нагари или так называемые индостанские (см. «Alphabetum brahmanicum sive Indostanum Romæ»[413]). Это краткое перечисление того, что я здесь нашел.

Г-н Волочков сообщил, что он хотел бы поехать в Петербург, но я его от этого отговариваю, поскольку я, предполагая, что он надлежащим образом воспользовался Вашими уроками, не вижу, чему он там может научиться. Он говорит, что его основная специальность — татарский, а кто в этом в Петербурге хоть немного понимает, за исключением г-на коллежского советника Фр[ена] и г-на Ярцова? Вы все трое должны быть источниками татарского языкознания, а не наоборот. Ему следует ехать на Кавказ и в Константинополь, а если ему хочется еще большего, то в Сибирь, Китай и проч., но не в Петербург. Очень интересно было бы создать классификацию языков татарских народностей. Ярцов об этом не думал? Они, несомненно, могут быть разделены на различные собственно языки и диалекты, если только к ним приложить должные знания и проницательность (judicium). В «Митридате» классификация совсем мизерная и основывается только на названиях без поддержки свидетельствами самих языков. Если г-н Ярцов о чем-то таком думал, его бы, наверное, заинтересовала моя классификация всей финской языковой семьи, получить которую он, вероятно, может без труда в гимназии у г-на пастора Гиппинга[414].

Очень прошу Вас передать приветы г-ну статскому советнику Аделунгу, коллежскому советнику Кругу и всем другим покровителям в Петербурге; граф, вероятно, пока еще не вернулся[415]. Надеюсь, что четыре библиотечные книги и вотякская грамматика[416], которые я передал Гиппингу и Лобойко, уже давно вернулись на надлежащие места.

Д-р Блум живет довольно далеко от города, а именно в карантине, и поэтому я его пока не посетил. Волочков был для меня альфой и омегой. Также и английские миссионеры любезно оказали мне всевозможную помощь. Всего Вам самого доброго, вспоминайте иногда о том, что Вам полностью предан Ваш

Р. Раск

Астрахань, 22 сентября 1819 г. П. Э. Мюллеру[417]

Высокоблагородный и высокоученый г-н профессор Мюллер!

Прежде чем я продвинусь далее в направлении Индии, позвольте мне вкратце известить Вас о моем теперешнем положении и плане предстоящего путешествия. На пути сюда у меня не было никаких серьезных препятствий или опасностей, а небольшими неприятностями и страданиями я занимать Вас не буду. Я отделался меньшими издержками, нежели рассчитывал, и все это время пребывал в добром здравии. Сразу после приезда сюда я заполучил нарыв на подъеме (примерно) моей правой ноги, который, по прошествии более месяца и без применения каких-либо лекарств, все еще не проходит. До сего времени я не отваживался надевать сапоги, попытался это сделать только однажды, когда меня пригласили на похороны, но это на пользу мне совсем не пошло. Я здесь почти исключительно занимаюсь персидским, хотелось бы мне также иметь возможность поучить татарский и калмыцкий, но для этого пришлось бы пробыть здесь всю зиму. Здесь достаточно дешевая жизнь, но я боюсь, что времени в таком случае у меня останется слишком мало на мое долгое путешествие, а также что я потрачу свои деньги здесь и из денег будущего года слишком много уйдет до того, как я пересеку персидскую границу. Поэтому я намереваюсь уехать в Тифлис в Грузии на этой или будущей неделе