Заметки о России - [31]

, отдельные листы и т. п. Возможно, благодаря этому мы приобретем одного или двух друзей в Москве, хотя и не этого скучного и неумного человека, истинного немца. Очень плохо, что датское и шведское правописание так различаются и что мы друг друга постоянно выставляем в дурном свете и в результате и к нам, и к ним хуже относятся. Прибавим к тому необъяснимое безразличие наших книготорговцев, которые не прилагают должных усилий [к распространению книг], что постоянно наносит нам ущерб. Например, в книжном собрании графа Румянцева я, кроме всех четырех каталогов Боннира, никаких других не обнаружил. А когда Гиппинг попросил еще по экземпляру всего посланного ему Дейхманом[403] (с целью, конечно, разослать по университетам или гимназиям в других городах), то самое большее, что он получил, были вторые экземпляры пары рекламных объявлений. Полутом «Записок»[404] Скандинавского общества, которого не хватало в его (полностью оплаченной) подписке, был еще раз включен в счет! Полутом «Литературного лексикона» Нюэрупа[405], также полностью оплаченного Лобойко, вовсе не был выслан[406]! Наконец, все цены в счете были выше, нежели в каталогах, без какого-либо объяснения этого в письме. Дело в том, что в каталоге они были даны в серебре, а в счете — в «серебряной стоимости», только каким образом иностранец может сообразить, что у серебра может быть иная стоимость, чем стоимость серебра[407]? Все покупатели посчитали это неприкрытым мошенничеством, но не хотели подвергнуть меня унижению и показать мне, что этим занимается мой личный знакомый и соотечественник. Однако за день до моего отъезда один из них разоткровенничался и проговорился об этом, так что я смог полностью разъяснить, в чем здесь дело.

В данную минуту я принимаю нанесшего мне неожиданный визит калмыка, который увидел, что моя дверь открыта, и встал на пороге, чтобы рассмотреть меня и мои вещи. На нем красивый синий расшитый серебром мундир, сабля и портупея. Я обратился к нему по-русски, но он ответил по-калмыцки и остался стоять. Я тогда достал и показал ему Евангелие от Матфея на калмыцком, которое он начал читать; но поскольку он не знал ни слова по-русски и, кроме того, довольно сильно страдал от чесотки, то, естественно, беседа не получилась и я вновь уселся за письмо.

В первой половине дня ко мне заходил очень интересный гость, епископ Райхель, говоривший на превосходном датском, а затем местный пастор; они уговорили меня остаться здесь и на завтра, чтобы более подробно осмотреть это место. При церкви есть хорошая небольшая библиотека, повсюду царят чистота, порядок и трудолюбие, все здесь в высшей степени благожелательны по отношению к незнакомцам, так что я наслаждаюсь истинным отдыхом и восстанавливаю силы после моих долгих мучений.

Пока я не закончил это письмо, которое часто прерывается, меня посетило множество калмыков. Вышеупомянутое лицо состояло в свите калмыцкого князя[408], остановившейся в той же гостинице, что и я; всего их 60 человек, один из них довольно хорошо говорит по-немецки, у него красивое благородное лицо; я разговорился с ним и пригласил к себе, после чего целая толпа составила нам компанию. Я обратился к другим по-русски, но так как они ни слова не знали на этом языке и поняли, что я хочу поговорить с этим человеком, то оказались достаточно тактичны, чтобы удалиться, хотя я их всех принимал с возможной любезностью и дружелюбием. Этот человек — язычник ламаистского вероисповедания, как и сам князь и все его подданные. Живут они здесь или кочуют большими ордами; он сообщил, что в его орде более 5000 человек. Отсюда до Астрахани мой путь пройдет сплошь через их территории, где они занимаются хозяйством. Христианство у них не имело успеха. Ни один из них не крестился, хотя некоторые с раннего детства воспитываются в самой Сарептской братской общине. Я замечаю поразительнейшее сходство в чертах лица между калмыками и теми алеутами, с которыми я познакомился в Петербурге. Также я слышу, что они произносят те же звуки, а именно (предположительно) гренландский r, и g, и т. д. В гласных, однако, есть различия, так как в калмыцком есть ø и y, которых нет в алеутском и гренландском, по крайней мере y там встречается редко. Но так как я отослал все мои алеутские записи в Копенгаген, то не могу судить, есть ли сходство в словах. От финского и гренландского калмыцкий крайне далек, хотя он несомненно принадлежит к той же расе. С татарским у него больше сходства, часть которого, впрочем, может быть приписана более позднему смешению.

Но довольно об этом; теперь позвольте мне закончить, попросив Вашего самого благосклонного внимания к вышеназванным пунктам (о чем я попросил мое доверенное лицо), а также в целом к искренне Вашему

Р. Р.

Астрахань, 23 августа 1819 г. Х. Д. Френу[409]

Астрахань, 23 августа 1819 г.

Господину коллежскому советнику Френу.

Ваше высокоблагородие г-н коллежский советник!

Не могу долее откладывать выражение глубокой благодарности за рекомендательное письмо, которые Вы мне дали к господину Волочкову[410] и которое мне принесло много радости и пользы; следовало бы здесь пробыть год или два, чтобы по-настоящему воспользоваться его ученостью, но у меня жизнь как у шиллеровских разбойников или солдат (не помню, у кого именно):