Заметки к истории болезни - [7]

Морин проговорила: «Здравствуй, Стэнли, познакомься с мамой и папой». Он пожал им руки и уставился на нее. Она смотрела мимо него, вернее, встречала безмятежно-голубыми глазами неверящие, оскорбленные, негодующие взгляды. Морин разлила всем чай, угостила Стэнли сандвичами и тортом и завела разговор о погоде, о ценах на продукты и о том, как рискованно предоставлять кредит в магазине даже самым постоянным клиентам. Он сидел напротив, холеный, причесанный и приглаженный, в коричневом клетчатом пиджаке, и лицо его горело от злости и обиды. Он молчал, а Морин все говорила и говорила без умолку, неторопливо и спокойно. В пять часов миссис Уотсон снова разразилась слезами, ее всю так и трясло, и Стэнли стремительно вышел. Мистер Уотсон сказал: «Зачем было его манежить тогда?» — и включил телевизор. Миссис Уотсон пошла прилечь. Морин, поднявшись к себе, сняла свои маскарадные одежды и отнесла их в комнату к матери «Не плачь, мамочка, не переживай, ну что тут особенного!» Затем она тщательно переоделась в новый белый полотняный костюм, коричневые туфли и бежевую блузку. Она причесалась, подкрасилась и стала рассматривать себя в зеркало. И вдруг вся тяжесть последних двух часов (а может, целой недели?) обрушились на нее. От этого удара у нее заболело под ложечкой, да так, что она сжалась и заплакала. Но от слез краска растеклась по лицу, и она, зажав кулаком рот, замолчала. Ей казалось теперь, что всю последнюю неделю она была не самой собой, не Морин; а кем-то другим. Для чего она все это проделала? Зачем? Потом поняла: ради Тони. Сейчас, за столом, она так и видела, как он смотрит на нее, ухмыляется и все понимает.

Тогда она как следует вытерла следы слез и тихонько, чтобы не потревожить мать с отцом, выскользнула из дома. На углу была телефонная будка. Она шла по улице; спокойная и недоступная, уголки губ приподняты в обычной полуулыбке. Берт из бакалеи окликнул ее: «Эй, Морин, ты прямо потрясная сегодня, кто тот счастливчик?» И она улыбнулась, и кивнула по-особенному, как кивали здесь, у них, и сказала: «Ты, Берт, только ты». Она вошла в телефонную будку, думая о Тони. Ей чудилось, что он уже все знает. Она скажет ему: «Пойдем потанцуем, Тони!», он ответит: «А где тебя встретить?» Она набрала его номер, телефон гудел, гудел и гудел… Она держала трубку и ждала. Ждала минут десять — г- дольше. Потом медленно повесила трубку. Он ее подвел. Он велел ей и молча, и словами опомниться, стать человеком, а теперь взял и подвел.

Успокоившись, Морин позвонила Стэнли.

Стэнли подошел, она приветливо сказала: «Хэлло!»

Молчание. Она слышала его частое дыхание. Ей представилось его оскорбленное лицо.

— Ну что ж, так и будем молчать? — Ей хотелось говорить непринужденно, но она расслышала в своем голосе страх — да, она могла потерять и, наверное, уже потеряла его. Чтобы скрыть свой ужас, она сказала: — Неужели ты шуток не понимаешь? — И засмеялась.

— Шуток?!

Она опять засмеялась. Ничего, вышло довольно естественно.

— Я думал, ты рехнулась, совсем спятила…

Он тяжело дышал в трубку. Она вспомнила его горячее дыхание на своей шее и руках, и ее дыхание участилось в ответ, хотя думала она при этом: «Я его не люблю, совсем не люблю», и кротко произнесла:

— Ну, Стэн, ну, я просто валяла дурака.

Молчание. Осторожно, настает переломный момент.

— Стэн, ну как ты не понимаешь, иначе было бы такое занудство, правда!

И засмеялась опять.

— Очень мило по отношению к родителям, ничего не скажешь.

— Да ну, им все равно. Когда ты ушел, они так хохотали, хотя сначала разозлились. — Она торопливо добавила, чтобы он не подумал, что они смеялись над ним: — Они уже привыкли, правда.

Еще одна долгая пауза. Она сосредоточила всю силу воли, чтобы растопить этот холод. Но он молчал и только пыхтел в трубку.

— Стэнли, я же просто пошутила, ну скажи, что ты больше не сердишься?

Теперь в ее голосе угадывались слезы, она прикинула, что так будет лучше.

Поколебавшись, он сказал:

— Знаешь, Морин, мне это как-то не понравилось, я не люблю таких шуточек.

Она разрешила себе еще поплакать, и вскоре он сказал, снисходительно и раздраженно даруя ей прощение:

— Ну ладно, чего уж теперь плакать, будет тебе!

Ему досадно, что он простил ее, догадалась она, потому что и сама она на его месте испытала бы то же. За последние два часа он уже бросил ее и распрощался с нею; ему было даже приятно, что он бросает ее не по своей воле. Теперь он снова свободен, и ему непременно подвернется что-нибудь получше, он встретит девушку, которая не станет нагонять на него страх выходками вроде сегодняшней.

— Давай сходим в кино, Стэн…Даже теперь он колебался. Наконец обронил торопливо и неохотно:

— Ну ладно. Лестер-скуэр, перед «Одеоном», в семь часов. — И бросил трубку.

Обычно он подъезжал за ней на угол в машине.

Она стояла и улыбалась, а слезы текли у нее по щекам. Она знала, что плачет по Тони, который ее так подвел. Она вернулась домой подправить грим, думая о том, что она во власти Стэнли: теперь равновесие нарушено, перевес на его стороне.

Notes for a Case History

Maureen Watson was born at 93 Nelsons Way, N.I., in 1942. She did not remember the war, or rather, when people said 'The War,' she thought of Austerity: couponed curtains, traded clothes, the half-pound of butter swapped for the quarter of tea. (Maureen's parents preferred tea to butter.) Further back, at the roots of her life, she