Заметки из хижины "Великое в малом" - [33]

.

В памяти читателя остаются не отдельные рассказы, не отдельные случаи и назидания, а общая система норм поведения людей, возможных причин и следствий, кар и наказаний людей.

6

Из всего ранее сказанного ясно, что Цзи Юнь — фигура сложная и противоречивая, которую невозможно рассматривать однозначно, как делают это современные китайские литературоведы.

Можно ли считать конфуцианцем этого писателя, который объектом своих насмешек избрал конфуцианских начетчиков, во всем руководствующихся «правилами и нормами»?

Можно ли считать Цзи Юня буддистом, если он не звал к достижению нирваны, а, наоборот, пропагандировал активное участие людей в жизни общества и утверждал ответственность человека за нравы современного ему общества?

Ответы на эти вопросы, видимо, могут быть следующими.

Цзи Юнь был сторонником конфуцианства, не извращенного схоластами позднейших времен, верившим в возможность исправления общественных нравов путем воспитания отдельных членов общества.

Буддийскую теорию воздаяния он использовал для того, чтобы нагляднее довести до своего читателя тот нравственный урок, который содержался в его произведениях. Мораль Цзи Юня строилась не столько на религиозном веровании и традиции, сколько на разуме, на «всеобщей пользе». Поэтому его произведения, хотя в них и не было явно политического антифеодального и антиманьчжурского острия, вплетались в общую идеологию китайского Просвещения, растянутость которого во времени[126] была сопряжена с широтой его диапазона; идеологами китайского Просвещения были на одном фланге сторонники «просвещенной монархии», на другом — борцы за свержение абсолютизма; в произведениях одних просветителей содержалась сокрушительная критика феодальных установлений, в произведениях других превалировала вера в решающую роль воспитания и образования людей, порожденная просветительскими иллюзиями. Такого рода нравственное, морализующее учение, направленное не столько в социальную, сколько в этическую сферу, характерно для более умеренных идеологов китайского Просвещения, к которым принадлежал Цзи Юнь, и имеет ряд аналогий в просветительском движении на Западе, в частности в деятельности издателей английских и русских сатирико-нравоучительных журналов XVIII в.

В английской литературе эпохи Просвещения морализующее нравоописание выдвинулось на первый план. В начале XVIII в. в Англии не было еще ни одного романа, изображавшего быт и нравы современного английского общества, предшественниками английского просветительского романа (выдвинувшего проблему воспитания, согласования интересов личности с интересами общества) были нравоописательные эссе, публиковавшиеся в сатирико-нравоучительных журналах начала века с их просветительской трактовкой «человеческой природы», способной к совершенствованию[127]. Эти нравоучительные и нравоописательные эссе затрагивали самую разнообразную тематику, проявляя особый интерес к повседневной жизни современников.

Развивавшееся уже после «славной революции» 1688 г. английское просветительское движение было лишено того общественного размаха, который отличал Просвещение во Франции, где «философская революция предшествовала политическому перевороту»[128]. Деятели раннего английского Просвещения считали, что в Англии установилось наилучшее из всех возможных общественных устройств, что английская конституция — лучшая в мире. Поэтому в их произведениях речь шла не о переустройстве общества, а о том, чтобы сделать своих соотечественников достойными жить в современном им обществе, приобщить их к культуре, улучшить их обычаи и нравы; отсюда и несколько ограниченный характер английской просветительской литературы, ее морализующий, а не гражданский пафос (сближающий ее с китайской просветительской литературой конца XVIII в.). Это определило ведущие темы в сатирико-нравоучительных журналах той поры: общественные нравы (пропаганда нравственной доктрины просветителей), обычаи (интерес к внешнему поведению человека в обществе), вкусы (с этой темой связаны статьи о литературе и искусстве, рецензии на произведения поэзии и драмы)[129]. В нравоучительных эссе пропагандировались простота и умеренность, скромность, довольство жизнью, высмеивались излишества, хвастовство, щегольство и т. и.

Мысль о введении своеобразной цензуры нравов для исправления английского общества появилась в начале XVIII в. у Дж. Свифта. В «Проекте для поднятия религии и преобразования нравов, составленном знатным лицом» Свифт отмечал развращенность английского общества. Он предлагал ввести должности цензоров (ими должны были стать люди умные, добродетельные и ученые), которые наблюдали бы за нравственным и религиозным поведением людей и докладывали об этом двору для соответствующих наград и наказаний[130].

Эта идея была подхвачена Стилем и Аддисоном в их журналах. Уже в первом из этих журналов, в «Болтуне» («The Tatler»), издававшемся от имени заимствованного у Свифта персонажа Исаака Бикерстафа (под этим именем Свифт публиковал памфлеты, разоблачавшие астролога Партриджа), вымышленный издатель именует себя «цензором английских нравов». Р. Стиль начал выпускать три раза в неделю сатирические листки под названием «Болтун» (12.IV.1709 — 2.1.1711), в 1710 г. к нему присоединился Дж. Аддисон, всего они выпустили 271 номер. С 1.III.1711 г. они стали выпускать еженедельный журнал «Зритель» («The Spectator»), который выходил до 6.XII.1712 г., выпущено 555 номеров; вторую серию выпускал Аддисон (с 18.VI по 15.XII.1714 — 90 номеров). В 1713 г. Стиль и Аддисон выпускали ежедневный журнал «Опекун» («The Guardian», 12.III.1713 — 1.Х.1713 — выпущено 175 номеров).