Заложники - [79]

— Позовите хозяев! — приказал Папоротник. — Первую рюмку осушим вместе.

Хозяйка стала отнекиваться и ни в какую не хотела садиться за стол. «Да мы с отцом здесь закусим, — доносился из кухни ее голос. — Вы уж как-нибудь без нас! Не хотим вам мешать!»

Но вожак лесных братьев настоял на своем и привел обоих. Муж хозяйки оказался сутулым лысым мужчиной с седыми усами. Супруги чувствовали себя крайне неловко, будто бы находились в гостях, а не в собственном доме.

Довиле с любопытством посмотрела на возницу, с которым провела в дороге три долгих часа. Тогда ей удалось разглядеть лишь его багровый нос да заиндевевшие усы. У старика оказались выцветшие голубые глаза, он неподвижно уставился только в рюмку или на свои жилистые руки. Все остальное его явно не интересовало. Выпив одним махом водку, хозяин вытер рукавом вязаной фуфайки усы и, ни слова не говоря, протопал назад, в кухню.

Хозяйка тем временем отхлебывала водку маленькими глотками и каждый раз передергивалась.

— Ну и крепка! — приговаривала она, разглядывая поочередно всех сидящих за столом гостей, и особенно пристально — девушку. Похоже, ей не терпелось узнать, что за птица пожаловала к ней в дом — ведь это ради нее закатил пир горой Папоротник.

Допив до половины, женщина поставила рюмку на стол и воскликнула:

— Да вы ешьте, ешьте, на здоровье! Зря, что ли, я так старалась?

— Спасибо, хозяйка, успеется, мы еще не разгулялись как следует, — ответил за всех Альвидас.

Подвигав на столе тарелки и переставив их зачем-то местами, женщина, колыхаясь всем телом, удалилась.

Когда дверь за ней закрылась, сидящий в конце стола Папоротник встал и попросил тишины. Первый тост он провозгласил за многострадальную Литву.

Довиле слушала его, а в памяти всплыл день рождения Шарунаса, который они праздновали вместе со школьными друзьями. Он тогда произнес речь о неодолимых деревьях — дубе и липе. Сейчас, в эту новогоднюю ночь, в голосе юноши звучали то же вдохновение, то же сдерживаемое с трудом волнение, и все же было в нем такое, что испугало девушку. Довиле попыталась угадать, почему так срывается, так дрожит голос Шарунаса. Затаенная боль! Вот в чем разгадка. Шарунас страдает. И как же это я сразу не догадалась, упрекнула себя девушка. Эти воспаленные глаза, резкая морщинка на лбу… Даже водка не подействовала, не помогла снять напряжение. Остальные мужчины повеселели и разговорились. Особенно бойко суетился за столом Альвидас. Он все время подливал друзьям водку, забавлял их смешными анекдотами. Однако от острого взгляда не могло укрыться, что за всем этим стоит единственное желание — напиться до чертиков, чтобы забыться и ни о чем не думать.

Папоротник внимательно наблюдал за выходками товарища, поощряя его изредка снисходительной улыбкой. Но когда тот попытался затянуть песню, вожак одернул его.

— Но-но, не забывайся! Нынче не время для глупостей! — резко отчеканил он и добавил: — А сейчас предлагаю почтить вставанием память наших товарищей.

Все задвигали стульями, встали, за столом остался сидеть лишь хмурый рыжебородый мужчина, который был постарше других. Он выпил вместе со всеми, не вставая, однако, с места.

— А ты чего ж не встаешь, Подорожник? — процедил сквозь зубы Папоротник, гневно сверкнув глазами.

— Берегу ноги, командир! На случай если придется драпать, — ответил тот и заразительно рассмеялся.

Главарь отряда продолжал испепелять строптивца взглядом, но, увидя, что его усилия бесплодны, махнул рукой и сел.

Девушка поняла, что эти двое явно недолюбливают, а может, и ненавидят друг друга. В комнате снова воцарилось веселое оживление, однако Папоротника и Подорожника по-прежнему разделяла ледяная стена неприязни.

За столом сидел еще один человек. Он выглядел старше Шарунаса, хотя по-мальчишески конопатое лицо, рыжеватые волосы и пшеничные усы делали его совсем молодым. Он восторженно глядел на единственную в мужской компании женщину круглыми, покрасневшими глазами и приставал к ней с наивными вопросами. Неужели она и в самом деле училась вместе с Папоротником и Барсуком? А учительницей быть трудно? Бывают ли в магазинах конфеты, сахар?

Стукнула наружная дверь, кто-то вошел в сени и стал сбивать снег с сапог. Все насторожились и невольно посмотрели в угол комнаты, где стояли винтовки.

Альвидас вскочил с места и бросился на кухню. Вернулся он в сопровождении долговязого сутулого юноши. Его худое лицо посинело от холода. Парень был в полупальто серого сукна и в криво нахлобученной солдатской шапке-ушанке. Из-за пазухи дулом вниз торчал карабин. Остановившись у дверей, он отрапортовал:

— Разрешите доложить, командир! Лось и Тополь покинули пост! Говорят, у нас тоже Новый год! Они сейчас в деревне Пабаляй гуляют.

Краешком глаза Довиле успела заметить, как побледнел Шарунас. Стиснув лежащие на столе кулаки, он гневно сверкнул глазами и закричал:

— Разве я не тебе поручил караульную службу, Ясень?! Раз ты не сумел обеспечить порядок, будешь стоять в карауле сам!

— Так ведь они меня не слушают, — виновато опустив глаза, пролепетал тот, кого звали Ясенем.

— То есть как это — не слушают?! — взревел Папоротник и так сильно грохнул кулаком по столу, что зазвенели пустые рюмки и ножи.